- Про героизм Жеребцова, дерьмо он, - в сердцах бросил Толя.
В разговор осторожно вступил майор, фамилия которого улетучилась из головы Корниенко.
- Вы, товарищ Корниенко, кратко напишите все, как было - Помолчав, майор добавил: - Без домысла.
Оставшись наедине с бумагой, Толя почувствовал себя неуютно. Он и раньше испытывал страх перед таинством бумаги. Майор и капитан верят ему, это он чувствовал. Однако и над ними есть сила, которая обязана реагировать на сигнал, скрепленный подписью, а может, и печатью. И он не находил пока тех слов, которые бы утвердили истину...
Спустя два года Корниенко случайно встретил Жеребцова. Тот был в погонах старшины. Толя почувствовал, что пространство, даже воздух, которые сейчас отделяли его тремя шагами от Жеребцова, были накалены тщательно скрываемым недружелюбием, из которого всегда могли вспыхнуть вражда и месть. Корниенко уловил в его взгляде скрытую ярость, ненависть и страх, от чего глаза Жеребцова излучали неестественный свет.
Скрученный низменными страстями, как ревматизмом, Жеребцов готов был наложить епитимью на всех, кто когда-нибудь перешел ему дорогу, и в его судном списке фамилия Корниенко значилась в самом начале.
Служебный путь Жеребцова был короче воробьиного носа. Когда таких, как он, снимают с должностей, они все равно оказываются живучи, демонстрируя корневую систему волос, которые растут и после смерти. Безусловно, высот достигают одаренные и одержимые. Но иногда по странной прихоти случая фортуна благоволит посредственности. Взойдя на пьедестал, такие люди чувствуют себя, как на эшафоте, испытывая не радость, а страх от постоянной тревоги потерять нечаянно доставшуюся им должность... Что-то подобное испытывал Жеребцов, когда на какой-то миг его фамилия появилась в списках на выдвижение.
Как-то на одном из совещаний Светов выступил с критикой в адрес Жеребцова, и того вскоре сняли. Однако он успел расставить "своих людей", среди которых был и Колосов. В этой, как и в других ситуациях, не позой, а позицией Светов стремился убедить, что мир жизни, невзирая ни на что, сотворен гораздо для большего, чем просто жить в нем.
Принципиальность Светов рассматривал не просто как символ, а как водяной знак, проявлявшийся на солнце и подтверждающий истинный масштаб и стоимость людей его профессии.
В понимании Светова политработа - это полная и безотчетная отдача людям, добровольное самопожертвование своим спокойствием и благополучием. Политработа всегда была для Светова силовым полем, где сталкиваются, отталкиваются или взаимодействуют напряженные линии добра и зла, идет борение нарождающегося с отжившим, отмирающим, сопоставление истинного и ложного. И он делал все для того, чтобы в этом поле брали верх центростремительные, а не центробежные силы.
