Глеб чувствовал, как бешено стучит сердце. За каждым поворотом он надеялся встретить того, кто объяснил бы ему, где он и как отсюда выбраться. Однако чем дальше он заходил в город, тем сильнее ощущал тревогу у себя в груди. За все это время он не встретил ни души. Даже света в хижинах не было. Казалось, город вымер.
Чтобы не врезаться во что-нибудь, пришлось придержать лошадь. Наконец, Глеб услышал голоса. Кто-то распевал веселую песенку невдалеке. Дома расступились, вновь перейдя в одноэтажные хижины, и метрах в двадцати от себя Глеб заметил привязанных к деревянному столбу лошадей. Животные стояли рядом со зданием, отличавшимся от других лишь тем, что над его входом красовалась выцветшая надпись «Степной пес».
Прислушавшись, Глеб убедился, что голоса доносились именно оттуда, и в нерешительности остановил лошадь. Судя по всему, он набрел на местный трактир, полный подвыпивших посетителей. С одной стороны, встреча с находившимися навеселе людьми была чревата неприятностями, но с другой, лучшего способа как следует все разузнать могло и не представиться.
Глеб кое-как спешился, — эта часть верховой езды давалась ему с особым трудом — привязал лошадь рядом с другими животными и, взявшись за ржавую ручку, открыл дверь.
Изнутри трактир не отличался особым убранством. Помещение напоминало пещеру с запахом жареного мяса и алкоголя. В глубине, как глаз циклопа, зияло жерло большой печи, а на стенах в немногочисленных нишах покоились свечи, тусклый свет которых был чуть луше, чем ничего. На другом конце стояло что-то вроде стойки, за которой важно восседала толстая женщина, удивительно похожая на Джаю из королеской кухни. От самого входа тянулись длинные деревянные столы. По неровным углам и кривым ножкам было видно, что они сделаны наспех, однако на редкость прочно.
Посетителей в трактире почти не было, если не считать двоих мужчин, сидевших за столом рядом со стойкой. Один из них, положив голову на руки, спал, а второй, громко смеясь, рассказывал что-то женщине. Оба были одеты в лохмотья.
Появления Глеба никто не заметил, и он, медленно минуя расставленные непонятным образом столы, направился к единственным встреченным обитателям города.
— Налей-ка мне еще, Мина, — пьяным голосом попросил один из оборванцев, протягивая внушительный кубок.
— А не хватит с тебя, Пран? Сомневаюсь, что ты и за выпитое-то расплатишься, — женщина, которую назвали Миной, недовольно скрестила руки на груди.
