Еще одна мамина заповедь гласила примерно следующее: не садись на чужие места ни в театре, ни в жизни, у тебя всегда должно быть с в о е место. Туманно вроде бы и уж никак не современно, но мне этот призыв как раз нравился своей «внешней» стороной: действительно, что за радость садиться — в театре, в поезде, в кино, где угодно — на чужое место: в любую минуту могут согнать! И я стремился избегать подобных ситуаций, и до сих пор не люблю перескакивать на местечко «получше», освободившееся в трамвае, в автобусе, — где сел, там и сижу.
Все это, казалось бы, так, поверхностно, играючи. Но вот однажды я, сам того не ведая, занял, поступая на работу, место человека, повздорившего с директором. Чтобы избавиться от неудобного сотрудника, директор был вынужден упразднить занимаемую им должность, а как только человек этот уволился, должность вновь восстановили в штатном расписании и на нее был принят первый, кто подвернулся под руку, то есть я. Долго еще «эхо» предыстории долетало до меня, «нагревшего руки на чужой беде», долго на меня косились, как на директорского ставленника, и хоть я не был решительно ни в чем виноват и директор мне самому не нравился — слава богу, хватило ума не скрывать этого, — мне пришлось потратить немало усилий, чтобы отвести оттенок недоброжелательности, с которым «старые» сослуживцы мне все это выкладывали. Вот когда вспомнил я мамины слова.
Мама категорически избегала фамильярности и даже няню называла по имени-отчеству или, в интимные минуты, одной из тех ласковых кличек, какие придумывал для няни я, но была предельно проста с людьми, игравшими в изысканность, — и они сникали перед строгой простотой и оказывались в мамином присутствии самыми обыкновенными и даже довольно симпатичными смертными.
Прекрасно ладила она с соседями по коммунальным квартирам, хоть ей во многом приходилось там нелегко; она привыкла, например, каждое утро мыться до пояса, а каково проделывать это, умываясь на общей кухне? Если няня была душой квартир, где мы жили, мама неизменно оказывалась их мозговым центром; в серьезнейших вопросах ее голос бывал решающим, и это тоже, к моему удивлению, делалось как-то само собой.
Люди делятся на тех, кому постоянно не хватает времени, и на тех, кому некуда время девать. С тех пор, как мы уехали от отца, я никогда не видел маму без дела. Вечерами, после службы, она часто брала «халтуру» на дом, чтобы заработать прожиточный минимум, необходимый нашей семье — в понятие «необходимый» она, кроме еды и прочего, включала и уроки немецкого, и обучение меня игре на рояле.
