На этой позиции меня особенно прочно поддерживали занятия физкультурой. В спорте ведь иначе никак и нельзя, ловчить — бессмысленно, обмануть — невозможно, что не отработано на снаряде, то словом не докажешь. А раз я такой тут, в спортзале, я уж останусь таким и на остальных уроках… Подобная прямолинейность, к добру, ли, нет ли, тоже была мне свойственна, и не только в школе — отчасти унаследована от интеллигентов-родителей, отчасти, я думаю, связана с личным примером няни, всегда и всюду державшейся одинаково.
Мой интерес к спорту прорезался тоже не сразу, поначалу я был слаб, надо мной смеялись — стыдно сказать, я не мог ни разу подтянуться, держась за турник «от себя», как полагается. Но постепенно я окреп, перестал дичиться и полюбил атмосферу спортивных залов и даже раздевалок, где ребята, натягивая спортивную форму, переставали вдруг делиться на шпану и гогочек, отличников и второгодников, любимчиков и суровых правдолюбцев, забывали, что надо корчить из себя невесть что, и становились самими собой, где маленькие снобы вместе с шикарными модными штанами — «клешами» и «оксфордами» — отбрасывали свое не слишком зубастое пока еще пижонство.
Здесь все были равны, для всех была единственная мера: на что хватило силенок, или азарта, или таланта — то и получай. И никаких шпаргалок, между прочим, никаких там записочек или телефонных звонков. Здесь дружно болели за «своих», и острый запах пота, всосанный стенами, кожаными матами, скамейками, самим полом, не только не мешал зрителям любовно почитать победителей, сегодня, как и всегда, выложившихся до конца, но, казалось, настраивал участников борьбы на особо бескомпромиссную схватку.
Войдя в спортзал и переодевшись, я отключался от не слишком уютного внешнего мира с его разнонаправленными векторами, так и норовящими сбить человека с толку. На час, на два я настраивался на одну совершенно определенную, надежную волну. На Игру, вмещавшую множество оттенков и категорий моего душевного состояния — взаимовыручка, самоотверженность, демонстрация ловкости перед теми — перед той? — кому эту ловкость надлежало заметить и оценить, умение с достоинством перенести горечь поражения, скромно — радость победы… Потерпеть поражение здесь было стыдно; не то, что получить двойку на уроке — двойкой можно было и бравировать: такое поражение служило мощным, кое для кого — единственным стимулом к самоусовершенствованию.
К тому же здесь всегда присутствовал человек, совершенство олицетворявший, — тренер. Как много сил надо потратить любому другому учителю, как много гражданского мужества приходится ему иногда проявить, чтобы ученик поверил в него. А учителю физкультуры достаточно проделать безукоризненно какое-нибудь сложное упражнение, и ты готов считать его чуть ли не сверхчеловеком — особенно если тебе самому упражнение никак не дается: в душе ты автоматически проецируешь спортивные высоты, достигнутые его телом, на возможности этого человека во всех областях.
