Наверное, по-своему воспитательница была права. Каждый должен есть свое. А то наестся ребенок соседского шоколада и ходит потом с диатезом. Да и вообще — зачем делиться? Голодных нет, в экономически развитой стране каждый может купить себе практически любую еду. Но… Что-то все-таки есть в этом рассуждении глубоко неверное, извращенное. Приучая человека есть в одиночку, «под подушкой» — не рубим ли мы сук, на котором сидим? Традиция делиться пищей хранила род людской в самых тяжелых испытаниях. Она отличала нас от диких зверей, она сделала нас людьми. Эта традиция кровно связана со всем добрым, что есть в человеческой душе, — милосердием, состраданием к слабому, вниманием к ближнему.
Будут ли способны на эти чувства дети из австралийской школы, в которую ходит дочка сейчас? Дети, которые, в отличие от своих корейских сверстников, едят исключительно каждый свое.
Глава вторая
Бей Конфуция, или перестройка по-корейски
Первое, что узнает о Корее белый иностранец, — это то, что здесь едят кимчхи. А второе — что страна это конфуцианская.
Собственно, это-то и есть основной «культурный шок». Если с кимчхи иностранец еще может как-то примириться, то второе открытие ему приходится, как правило, куда меньше по вкусу.
Даже по отзывам исконно конфуцианских соседей, Корея на сегодняшний день является самой ортодоксальной конфуцианской страной на Дальнем Востоке, оставившей далеко позади своего учителя — Китай. Следствия конфуцианской идеологии в Корее бросаются в глаза сразу: и замкнутость корейца в рамках семьи, и неравноправие женщин, и беспрекословное подчинение любого младшего любому старшему, и превалирование долга перед свободным выбором во всех аспектах жизни, и прочее, прочее.
Эти явления не могут не вызвать внутренний протест у человека, выросшего в обществе, где в качестве моральных идеалов, пусть и не всегда реализованных, ему внушались принципы «свободы, равенства и братства». Умом мы понимаем, конечно, что все народы живут по-разному и каждый имеет право на свою культуру и свои заблуждения. Но все равно не можем сдержать насмешек по поводу корейских семейных порядков, где добродетельная супруга снимает мужу носки, уступает ему место в метро, выхватывает из рук тяжелые сумки, а супруг — не инвалид, а вполне здоровый мужик — воспринимает эти пляски вокруг своей персоны как нечто само собой разумеющееся. Не может не злить безумно сложная иерархия на корейской фирме, где простейшего вопроса не решить напрямую — нужны сложнейшие извивы и изгибы тела перед всеми возможными авторитетами. Трудно не ухмыльнуться, глядя, как меняется на глазах, разговаривая с начальником по телефону, корейский приятель — нормальный еще минуту назад, он вдруг начинает что-то нечленораздельно бормотать, ерошит, как подросток, волосы, вытягивается в струнку, хотя все его примитивно-подхалимские штучки с того конца провода не видны…
