Особых жалоб Джонс не предъявлял. Сказал только, что при продолжительной ходьбе иногда задыхается, ощущает нехватку воздуха, сердцебиение, пожаловался на незначительный отек нижних конечностей. Я приступил к осмотру. Джонс внимательно наблюдал за моими действиями и за выражением лица, когда я его прослушивал. Я сказал ему, что обнаружил сухие рассеянные хрипы в легких, и Джонс с облегчением вздохнул. Я поинтересовался, есть ли другие жалобы, но он повел плечами и ответил, что в общем-то его больше всего беспокоит одышка. Я продолжал осмотр. Обратил внимание на печень. Она была несколько увеличена, примерно на два пальца. Я расценил это как следствие умеренной легочно-сердечной недостаточности, что и не противоречило общему диагнозу.
Продолжая расспрашивать пациента, я старался разговорить его, чтобы составить более полную картину заболевания. Его психическое состояние не вызвало у меня ни малейших сомнений. Он был весел, дружелюбен, все время подшучивал над собой и своими недугами. Говорил он немного замедленно, размеренно, четко формулируя свои мысли. Я был ему очень признателен за это, так как мог лучше его понять.
Осмотр подходил к концу, когда мой пациент неожиданно заявил, что у него в последнее время возникло отвращение к некоторым видам продуктов и это его настораживает. "Скажу вам больше: меня раздражает запах алкоголя! — признался Джонс. — Доктор Шахт иногда прописывает мне рюмочку коньяка, когда появляется кашель, и я пью его с отвращением, хотя раньше такого за собой не замечал".
Настала и моя очередь задать "ехидный" вопрос: а может быть это потому, что вашей общине вообще запрещено употреблять алкоголь и курить? Джонс улыбнулся: "Да нет же! Курите и пейте, сколько хотите. Мы не ханжи и не фанатики!" Подошел Шахт, отодвинул занавеску, и я увидел несколько ящиков превосходного "Камю". "Мы обычно употребляем "Камю" только в лечебных целях, — серьезно заметил доктор Шахт. — Вообще же, действительно, у нас здесь не пьют и не курят. Некоторые жители нашего поселка — люди с улицы. Бывшие наркоманы, алкоголики. Сейчас они начали новую жизнь и забыли о своих пороках. Зачем им напоминать?".
Я закончил осмотр Джима Джонса — у него были пневмосклероз и аденома простаты — и дал ему свои рекомендации. Доктор Шахт вынул из ящика карточку Джонса и прочитал то же самое заключение. Затем Шахт пригласил меня в свои, так сказать, "профессиональные владения".
Амбулатория доктора, где был кабинет для приема больных, и его комната помещались в одном доме. Внизу амбулатория, вверху — маленькая, отгороженная занавеской антресоль. Там стояли кровать Ларри Шахта, тумбочка и висели полки с книгами, множество книг. "Сейчас мне этого помещения хватает с лихвой, — смеялся молодой врач, — а вот женюсь, что, между нами говоря, должно скоро произойти, тогда и всего помещения, глядишь, не хватит! Придется переезжать в новый дом". Мы спустились в амбулаторию — там никого не было, и доктор Шахт начал показывать мне оборудование. Особенно заинтересовал меня аппарат с приставкой для исследования верхних дыхательных путей. Это был оригинальный прибор. Хорошими были также прибор для осмотра глазного дна, портативные наборы для биохимических анализов. Обращало на себя внимание обилие медицинской литературы — на полках, на окне, на столах. Я подошел к полке и вытащил наугад одну из прекрасно иллюстрированных книг — "Кожные болезни". С интересом начал ее рассматривать. Заметив, Ларри Шахт тут же взял ее у меня и сделал дарственную надпись. Книгу я и сейчас храню как дорогое моей памяти воспоминание об удивительно милом и приятном человеке.
