Дня через два мне позвонил Джексон. Я сообщил ему, что собираюсь бросить свою работу и принять его предложение, а также что хочу написать книгу о "Храме народов". Мы обговорили мое вознаграждение (деньги оставлялись мне в определенных местах в тайниках, всегда в виде наличных, в простых конвертах). Я докладывал о том, что выведывал, только по телефонам-автоматам, поскольку сообщать донесения в письменной форме было слишком рискованно: в "Храме народов" с большим подозрением (как и можно было ожидать) относились к репортеру, который бросил свою достаточно престижную работу руководителя бюро телекомпании для того, чтобы вступить в организацию, где ему не платили.
Со временем я стал ощущать противоречивость своей роли осведомителя, хотя и не поставлял какой-либо ценной или секретной информации. Я начал отождествлять свои проблемы с проблемами и страданиями членов общины. Когда я увидел, как ее программа помогала различным людям, ощущение противоречивости сменилось чувством вины. Я уже некоторое время наблюдал внимательно за Джонсом, сблизившись с ним, насколько это было возможно, но не привлекая внимания к себе самому. Его деятельность была невероятно интенсивна: звонки по телефону, консультации, доклады, контакты со всеми звеньями организации. Было очевидно, что Джонс работал больше, чем любой другой, но у меня все еще возникали сомнения в двигавших им мотивах. За те несколько месяцев, пока я был в "Храме", у меня составилось отрицательное мнение об этом человеке. Но я сознавал, что оно вызвано субъективными причинами: мне не хотелось, чтобы они повлияли на мое мнение о характере его деятельности. Я видел, что он всегда первым замечал, если кто-то в чем-либо нуждался, будь то старик, которому не на чем сидеть в переполненном зале, или одинокий больной человек. Он всегда занимался чьими-то нуждами — нуждами, которые часто не были заметны для других. Он казался необычайно чувствительным человеком. Когда бы я его ни видел, он всегда заботился о ком-то, делал что-либо для кого-то или просил других помочь тому или иному человеку. Он не ограничивался этим. Он всегда прослеживал, сделано ли то, о чем он просил. Тем не менее я не хотел, чтобы у меня оставались в отношении него какие-либо сомнения. Мне надо было быть уверенным.
Однажды я принес письма в его квартиру в сан-францискском отделении "Храма народов". Джонс как раз выходил, он опаздывал на встречу и попросил, чтобы я положил письма на стол. Я пошел за ним. Но по пути решил сойти вниз и выпить воды из питьевого фонтанчика. В конце холла я увидел остановившегося Джонса, который смотрел, как по другой лестнице медленно поднималась старуха. Джонс меня не видел — он не смотрел в мою сторону. Вокруг больше никого не было. Хотя Джонс опаздывал на встречу, он поспешил по лестнице и стал ей помогать, но я вмешался и сказал, что ему надо идти на встречу.
