— При раскрытии преступлений по-прежнему часто говорят об отпечатках пальцев…
— Верно, возьмем хотя бы дактилоскопию. В настоящее время имеются технические возможности обнаружить и снять отпечатки пальцев с таких предметов и по истечении столь продолжительного времени, что еще несколько лет назад было немыслимо, нам просто никто бы не поверил. А дактилоскопический узор является очень точным доказательством: математики подсчитали, что по теории вероятностей два абсолютно одинаковых узора могут, — заметьте, только могут! — встретиться в массе, равной 64 миллиардам аналогичных отпечатков. Практически это означает, что в пределах нашей планеты, а не только одной какой-либо страны существование двух одинаковых отпечатков совершенно исключено.
— Значит, возможность установить личность и найти преступника теперь резко возрастает?
— Да, это так. Но ведь преступники тоже знают об этом. Более того, они тоже стремятся использовать достижения науки и техники, но в своих, преступных целях, прямо противоположных нашим. Они, кроме того, весьма прилежно изучают право и уголовное законодательство, причем весьма ловко находят и используют все и всякие юридические лазейки, разумеется, в свою пользу. Например, некоторые преступления можно юридически «отредактировать» до такой степени, что уголовное преследование их совершителей становится крайне затруднительным. Особенно в том случае, если это преступление готовится заблаговременно и его совершает не один человек, а целая группа опытных «профессионалов». Пожалуй, можно смело утверждать, что научно-техническая революция произвела на свет и новый тип преступника, который, прежде чем совершить преступление, подробно разрабатывает его план.
— Выходит, соперничество между сыщиком и преступником по-прежнему сохраняется? Иными словами, игра продолжается?
— Продолжается, только в иной форме, чем прежде. Когда-то все расследование сводилось к допросу подозреваемых и свидетелей, к выявлению в этих показаниях противоречий и неувязок, которые затем следовало «увязать» или «развязать». Поэтому следователь всеми силами и средствами стремился к тому, чтобы вынудить преступника признаться в совершении преступления. Конечно, такие признания иногда оказывались далекими от истины; измученный допросами подозреваемый признавался в преступлении даже тогда, когда он совсем и не был в нем повинен. А свидетели, между тем, имели возможность заведомо его оговаривать, и этот оговор нередко имел силу решающего доказательства.
