Хотя они сначала не соглашались, я отставать от них не собирался. Каждый день приходил к ним после работы. Я прекрасно понимал, что шансы мои мизерные, но ничего больше мне не оставалось. Если сына не возьмут в армию, его арестуют. И он исчезнет. Я был в отчаянии.
В конце концов я им надоел, и меня выставили из военкомата. И мои надежды в очередной раз рухнули.
На следующий день я встретился с Хочхолем. Я решил взять его к себе в Хамхын. Я рассказал ему, как пытался пристроить его в армию в военкомате и что это мне не удалось. Я полагал, что ему надо затаиться где-то до поры – пока эта история не забудется.
Ожидая поезд на станции, мы заметили на платформе молодых людей в военной форме. Это были новобранцы, их провожали родители, они держались за руки и фотографировались с довольным видом. Я представлял себе эти фотографии в семейном альбоме с подписями: «День, когда наш сын поступил на службу». На добрую память.
Вдруг сын расплакался. Глядя на него, я тоже не мог удержаться от слез.
– Отец! Прошу тебя, – уговаривал он, – хоть ты не плачь! Ты столько сделал для меня. Столько пережил. И люди в деревне тоже это мне говорили – ты сделал все что мог.
И тут я совершенно утратил над собой контроль – обняв сына, разрыдался в полный голос, наплевав на толпу людей вокруг.
Новобранцы гордо шествовали по платформе. Внезапно меня осенило. Я сказал сыну сесть в тот же поезд. Я подумал, что – чем черт не шутит – он смешается с ними, его тоже примут за новобранца и он даже пройдет службу с ними. Потом меня поразила еще одна мысль – а вдруг я вообще его больше не увижу. Я хотел сделать фотографию на память, но как?
Я дал ему 10 вон. Все, что у меня было.
– Осторожнее там. Думаю, полиция успокоится со временем, а ты не теряй его зря, – сказал я сыну на прощание.
– Не волнуйся, отец. Я дам о себе знать, как только смогу. Я обязательно вернусь и разыщу тебя.
И Хочхоль сел в вагон. Двери захлопнулись. Раздался печальный свисток, и поезд тронулся.
Я стал искать глазами сына, но слезы затуманивали мой взор.
Я продолжал махать, пока поезд не исчез.
После отъезда сына я страшно волновался. Иногда мне казалось, что я схожу с ума, поэтому я спросил отца и сестру, не могли бы мы пожить с ними в Тончхон-ри. Формально граждане Северной Кореи не имели свободы передвижения. Но поскольку мы выпали из системы, мы могли ездить куда угодно, не обращая внимания на полицию. И вообще, они лишь изредка интересовались людишками вроде нас, видимо, им было недосуг заниматься такой мелкотой.
