В семнадцатый день рождения Хочхоля, 25 марта 1989-го, я солгал своей жене. Я сказал ей, что еду на работу, а сам взял немного хлеба и пошел к сыну. Я два месяца не видел его, и он за это время заметно подрос. Мы пошли к реке и пообедали вместе. Разделили рис и хлеб, которые я принес. Это мало походило на день рождения, и все же было вкусно.
Мы с удовольствием болтали о том о сем, но когда зашел разговор о прошлом и всех наших бедах, через которые нам пришлось пройти, я не смог удержаться от слез. Сын пытался успокоить меня, но в конце концов и сам разрыдался. Он всегда был способен сопереживать, и в детстве, и сейчас, когда стал молодым человеком. Хочхоль был одним из немногих на этом свете, кто действительно понимал меня. Я попытался дать ему совет.
– Расти. Женись и приучи себя надеяться на себя и только на себя – я понятия не имею, какая судьба меня ждет и что со мной может случиться. Но если ты заболеешь, вообще, если что-то с тобой случится, просто скажи мне, хорошо? А я для тебя сделаю все, что смогу.
Мы пожали друг другу руки и расстались.
А несколько дней спустя меня вызвали в полицию. Полицейский утверждал, что мой сын украл козу, и хотел, чтобы я заплатил за нее. Я тут же отправился к сыну узнать, в чем дело.
Когда я увидел его, понял, что его избили – все лицо было в синяках и ссадинах.
– Я ничего не сделал. Меня просто подставили, – сказал он.
Хочхоль объяснил, что на работе оказался самым молодым из всех – примерно сорока рабочих. Какие-то негодяи из его коллег стащили картофель и сахарную кукурузу со склада. Хуже того, они украли, забили и съели чьих-то домашних животных. А потом обвинили во всем его.
– Они сказали так: «Ты – возвращенец, ты молодой, и с тобой будут снисходительны. Так что возьми вину на себя, ладно?» Ну и что мне оставалось делать? – дрожащим голосом спросил он меня.
И затем Хочхоль сказал мне, что они избили его.
Я посмотрел на сына. Я не сомневался, что он не сделал ничего дурного. Сил не было смотреть на следы побоев.
– Послушай! Ты должен быть сильным и смелым! Тебе надо научиться защищать себя, если хочешь выжить, – наставлял его я.
Ушел я очень расстроенным. Когда я вернулся домой, снова явилась полиция. Они грозились отправить сына в концлагерь, если я не заплачу компенсацию. У меня внутри все перевернулось. Нет, ничего подобного допустить было нельзя.
Я даже решил попытаться отправить его в армию – в отчаянной надежде покончить со всей этой историей. Я отправился в райвоенкомат и сказал, что мой сын очень хочет служить. Я даже предложил им немного соевой пасты и соевого соуса, чтобы военные были посговорчивее.
