Десятое декабря | страница 32
– Я тебя понимаю, – сказал он. – Это очень мило. Но еще раз: ты считаешь, этот Процесс подтверждения – о том, что тебе нужно? Даже не так. Этот процесс – фиксация того, что ты скажешь, видя, как Хизер ведет себя под Жутковертью>ТМ. В течение пяти минут. Пятиминутное испытание. Начали. Лактаж?
Я не сказал «Подтверждаю».
– Ты должен чувствовать себя польщенным. Мы разве выбрали Рогана? Кита? Нет. Мы сочли, что твой уровень речи более совместим с нашей потребностью в данных.
Я не сказал «Подтверждаю».
– Почему ты так благосклонен к Хизер? – сказал Абнести. – Можно даже подумать, что ты в нее влюблен.
– Нет, – сказал я.
– Ты хоть знаешь ее историю? – сказал он. – Не знаешь. Законным путем ты и не можешь узнать. Есть ли в ее истории виски, банды, детоубийство? Я тебе не могу сказать. Могу ли я намекнуть, несколько косвенным образом, что ее прошлое, полное насилия и мерзостей, не вполне включало собаку по кличке Лесси и долгие домашние разговоры о Библии, пока бабушка плела макраме, меняя позу, потому что старинный очаг давал слишком много жара? Могу ли я предположить, что если бы ты знал о прошлом Хизер то, что знаю я, и мельком увидел Хизер унылой, отвратительной и/или впавшей в ужас, то это могло бы показаться не самой плохой идеей? Нет, не могу.
– Хорошо, хорошо, – сказал я.
– Ты меня знаешь, – сказал он. – Сколько у меня детей?
– Пятеро, – сказал я.
– Как их зовут? – сказал он.
– Мик, Тодд, Карен, Лиза, Фиби, – сказал я.
– Я монстр? – сказал он. – Я помню дни рождения всех здесь? Когда некая личность получила сильный удар ногой в пах в воскресенье, разве другая личность не поехала в «Рексолл»[16] и не привезла мазь, заплатив за нее собственные деньги?
Он тогда поступил порядочно, но мне казалось, что поднимать сейчас эту тему непрофессионально.
– Джефф, – сказал Абнести. – Что ты хочешь, чтобы я сказал? Хочешь, чтобы я сказал, что твои пятницы под угрозой? Я это легко могу сказать.
Это уже было подло. Пятницы для меня много значили, и он это знал. По пятницам я по Скайпу разговаривал с мамой.
– Сколько мы тебе даем? – сказал Абнести.
– Пять минут, – сказал я.
– Как бы ты отнесся к увеличению этого времени до десяти минут?
Мама всегда так расстраивалась, когда наше время подходило к концу. Мой арест чуть не убил ее. Процесс ее чуть не убил. Она потратила сэкономленные деньги, чтобы из настоящей тюрьмы перевести меня сюда. Когда я был маленьким, ее длинные каштановые волосы ниспадали до талии. Во время процесса она их обрезала. Потом они поседели. Теперь остался белый пушок размером с шапочку.