– Дело пахнет керосином, друзья мои, – произнес невысокий худощавый еврей лет сорока, оглядев присутствующих за большим столом с закусками и прочим, что положено по случаю дня рождения.
Присутствующие в молчании опустили головы под пронзительным взглядом этого человека. И сам именинник, которому как раз сегодня стукнуло пятьдесят. Он сидел во главе стола, однако ни на его лице, ни на лицах его гостей не было заметно радости, приличествующей событию.
Да и с какой стати радоваться?
Ну, стукнуло человеку полста лет, так ведь собрались не столько по этому поводу, сколько сам повод стал прикрытием на случай, если спросят, чего это вдруг собралось в одном месте столько евреев, да, к тому же, с одного завода, да, к тому же, все начальники, все члены партии и все, можно сказать, с некоторых пор пребывающие под фонарем специальной комиссии горкома?
– И что теперь уже будет? – не выдержал молчания именинник, с надеждой глянув на молодого человека, явно задающего тон на этом собрании. – Что, Лева, говорят у вас… наверху?
Лева Паркин служил помощником директора завода Ивана Алексеевича Лихачева. Должность не шибко заметная, что-то вроде секретаря-привратника: кого принять, кого – ни боже мой, какой вопрос разбирать в первую очередь, какой во вторую-десятую; а еще срочно составить нужную бумагу, дать справку, доложить о том, что делается в обширном хозяйстве и кто что говорит; организовать пирушку, привлечь нужного человека, умеющего развлекать, и, само собой, разбитных девочек, и все прочее, что потребуется.
Для такой должности надо иметь способности особого рода. Бумажки – это одно. И не самое главное. При известной изворотливости и небрезгливости, имеется возможность не только пенки снимать с чего угодно, но и своих людей расставлять на теплые местечки.
Лева, он же Лев Борисович Паркин, все это умел делать, иногда от имени самого директора завода, который всегда занят, при этом не вызывая нареканий ни с его стороны, ни со стороны парткома. Тем более что люди, которые постепенно заняли на заводе почти все «теплые местечки», под ногами не путаются и дело свое делают. Нельзя сказать, что плохо, но и не хуже других.
Но вот беда: число «своих людей» в одном месте перевалило через некую весьма чувствительную, хотя и невидимую черту. Черта эта вдруг завибрировала, издавая нервные звуки, не услышать которые могли лишь те, кому медведь наступил сразу на оба уха. Иван Алексеевич Лихачев на свой слух не жаловался. Однако вершины, на которой он восседал, звуки эти не достигали, поглощаясь звукоизоляцией многочисленных дверей в многочисленных кабинетах, за которыми и сидели «свои люди». А если иметь в виду, что так называемый «еврейский вопрос» был давно разрешен не только в теории, но и на практике, то лишь прожженный антисемит способен отважиться вытащить этот вопрос на божий свет. И уж точно – на свою голову.
