Кузнецов выслушал слова Хрущева спокойно, на лице его не дрогнул ни один мускул, глаза пасмурно смотрели в одну точку на малиновом ковре. Он знал, что песенка его спета, что он и его товарищи в недалеком прошлом переоценили свои силы и возможности, доверились доброжелательному к ним отношению Сталина, а главное – переоценили то значение, которое приобрел в глазах народов СССР и всего мира Ленинград, выстояв в длительной и жестокой блокаде и не уступив врагу. Им казалось, что после победы наступила в жизни страны и партии новая эра, которая на волне патриотизма поднимет русский народ на небывалую высоту за все те страдания, пот и кровь, которые он принес на алтарь великой Победы, народ, который в результате революции был отодвинут на задворки истории под громогласными лозунгами о равенстве всех народов и рас, всех национальностей, об интернациональном братстве. Лозунги, сами по себе правильные и нужные, в действительности были направлены против этого великого народа, против его вековых традиций, истории и культуры. В сорок четвертом на этой волне они, руководители Ленинграда, сумели вернуть многим улицам, проспектам и площадям великого города его исконные названия, они мечтали пройти этот путь возрождения до конца, образовать Коммунистическую партию большевиков России и выступать по всем вопросам государственной, политической и хозяйственной жизни наравне с другими республиками. Им казалось, что Сталин был не против их планов, хотя они ему об этих планах не докладывали, имея в виду осуществить их в будущем… когда Сталина не будет; им представлялось, что Сталин изменился и изменил в лучшую сторону свои взгляды на Россию и русский народ… Достаточно вспомнить его славословия в адрес русского народа во время и сразу же после войны, борьбу с космополитами и антипатриотами, начатую в сорок шестом, чтобы поверить в его искренность и в реальную возможность осуществления этих планов. Тем более что их поддерживал Жданов, тогда второе лицо в партии после Сталина. Наконец, и сами они, ленинградцы, заняли одни из важнейших московских кабинетов. Но враги в самой партии, в том числе и эти люди, которые сегодня распоряжаются судьбой его и его товарищей, испугались за свое будущее, настрочили доносы Сталину, и Сталин, – может быть, не разобравшись, а скорее всего, тоже испугавшись, – повернул все по-своему. К тому же неожиданно в сорок восьмом умер Жданов. И вот результат.
Так чего хочет от него этот… этот ублюдок, который наверняка нацелен Сталиным на быстрейшее и решительное доведение «ленинградского дела» до «логического» финала? Чтобы он, Кузнецов, признал свою заговорщицкую деятельность? Чтобы повторил все, что из него и его товарищей выбили лубянские костоломы? Хочет успокоить свою совесть? Если она у него когда-нибудь имелась… Или только доложить Сталину, что, да, ленинградцы сознались и не отрицают своей вины и дело можно передавать в трибунал? Так он и сам все знает не хуже меня. Знает, за что нас держат на Лубянке, знает, чем все это закончится, признаем мы свою вину или не признаем.
