— Соблаговолите отдать вашу шпагу, сеньор, — произнес холодно дон Гарсиа. — Вы арестованы до приезда его величества.
Он взял у Генриха шпагу и быстро вышел, заперев дверь, комнаты на ключ.
Генрих был в отчаянии. Такой нелепый трагический случай! Косынка Гюлизар — живая улика. Как только приедет король, начнется форменный допрос всей коллегии. В Испании люди сознаются даже в том, в чем они неповинны. Грубые, беспощадные руки схватят Гюлизар, схватят Мустафу, Рустама, перероют всю башню, найдут роковую чалму, четки, Коран… И уже не любовной историей заинтересуются судьи, а тайным исповеданием мусульманства. Гюлизар обвинят в умышленном покушении на жизнь инфанта. Раздуют дело до государственного преступления. Вмешается инквизиция. Семью садовника осудят…
Забыв все, кроме желания спасти друзей. Генрих, как прошлой ночью, спустился вниз и со всех ног побежал к башне. Он старался не думать, что сад залит солнечным светом, что из окон коллегии его можно увидеть. Он бежал, задыхаясь, сдерживая биение сердца.
— Немедленно бегите из Алькалы, — крикнул Генрих с порога. — В коллегии скоро будет известно, что мы с инфантом бывали здесь. Вас ждут допрос и обыск.
Жизнь инфанта целый месяц была в опасности. Но наконец принц Астурийский перестал бредить. Опухоль, закрывавшая долгое время глаза, спала, и рожистое воспаление пошло на убыль.
Генриха не допрашивали и по приезде короля вернули шпагу. Он бродил во время болезни инфанта по саду, заходил и в башню садовника. Видел брошенные в спешке бегства вещи: рабель, под звуки которого пела Гюлизар, увядшие букеты старого Мустафы, засыхающую глину на гончарном станке Рустама. Неоконченное блюдо в венке из виноградных листьев Генрих взял на память о людях, к которым успел привязаться и среди которых нашел настоящего друга. И вот дружба оборвалась на полуслове, как недочитанная книга… Осмотрев пол, Генрих нашел и тайник. Под торопливо сдвинутой половицей было пусто. Мустафа унес в неведомый путь святыню своего народа.
Часами сидел Генрих под навесом, где разговаривал ночью с арьеросом, где открыл Рустаму сердце. Тихо, пустынно и мертво стало под стеной с фигурами лепных медведей. Только по-прежнему в кустах мавританских роз гудели пчелы, по-прежнему солнце лилось горячим потоком на листья, траву, цветы… Но из открытой двери башни уже не доносился задушевный голос:
Если б тысячу жизней имела,
Я бы все отдала за любовь!
Но одною, одной лишь владею…
