Старик сунул бутылки в карманы и хитро прищелкнул пальцами. Все так и покатились со смеху. «Черт» вылез из бочки и взмолился:
— Да нет, пусть он таких рож не строит, а то я, ей-ей, не смогу вести разговор дальше…
Альбрехт грозно топнул ногой:
— Перестань дурить, Антуан!.. Надо кончать подготовку «Двух куманьков» и скорее показывать, пока дворяне не разъехались по домам.
Когда после репетиции они все выходили из сарая, Альбрехт заметил шмыгнувшую от забора тень.
— Что за бестия подглядывает за нами? — выругался он.
Проходя мимо Старого рынка, Иоганн столкнулся с экономкой приходского священника. Он хорошо помнил ее. Когда-то он смертельно боялся и старался избегать встреч с ней.
Оторвав от щели в заборе острый нос, экономка закатила, как встарь, глаза и прошипела:
— Смеяться над духовным саном! Наряжаться во врага рода человеческого! Помилуй, Святая Дева, этих безумствующих!
— А вы, я вижу, все еще не бросили своих подлых привычек! — сказал громко Иоганн.
От неожиданности старуха отскочила в сторону и в испуге присела.
— Шли бы лучше домой, а шпионов и доносчиков и без вас довольно у бедных нидерландцев.
Серая фигура выпрямилась и пристально вгляделась в Иоганна.
— Ай-ай-ай!.. Какая нынче молодежь дерзкая стала! — запела она знакомую песню. — И где это я вас будто бы уже встречала, юноша?
— В ваших райских снах, госпожа Труда! — усмехнулся Иоганн.
— Вы меня знаете?
Иоганн насмешливо снял перед ней шляпу и, не сказав ни слова, пошел своей дорогой. Экономка застыла на месте.
— И где я видела его глаза — один темный, другой светлый? Ох, видно, память начала изменять… Один темный, как ночь, другой светлый, как день… — бормотала она себе под нос. — Святая мадонна! Да не мальчишка ли это той Франсуазы? Неужели остался в живых?
Она хотела было побежать скорее домой, чтобы рассказать священнику прихода Святой Женевьевы эту новость, но, вспомнив о еще более важном открытии, припала снова к щели забора.
Иоганн решил уйти из Брюсселя. Город стал раздражать его. Наводненный эти дни подававшими прошение «союзниками»-дворянами, он ликовал и праздновал победу, как будто во всей стране разом прекратились уже суды инквизиции, казни, пытки, конфискации. Как будто цены на самые необходимые товары не поднялись и вздорожавшие булки Жанны Ренонкль не остаются черстветь на полках… В городе он так и не нашел никого из знакомых. Все лучшее, казалось, умерло, ушло, исчезло, — осталось только крысиное лицо старой шпионки. К тому же она, видимо, узнала его. К чему подвергать себя лишней опасности?
