– Я не хотела, чтобы мои дети были рабами и продавались, – хмуро ответила Ларисса. – Лучше я стану шкурой на барабане у шамана, чем буду плодить детей на продажу. Ты заметил, что не думаешь о самоубийстве? – спросила она. И, не дождавшись ответа, пояснила: – Это ритуал повиновения. В противном случае все рабы убили бы себя. А так воля подавляется. Я не могу избавить Керти от такой участи, но сама рожать не стану.
Девочка задумчиво и оценивающе посмотрела на юношу:
– Ты, мама, считаешь, что глист будет у меня первым?
– Я надеюсь на это, – ответила женщина. – Гаржику нужны рабы, а ты скоро подрастешь. Отдавать тебя орку на потеху он не будет, ты можешь умереть или надолго заболеть. А дети-метисы дорого стоят. Ребенок от человека стоит двух лорхов или двадцать баранов. Ребенок-метис высоко ценится на невольнических рынках Лигирийской империи. За него гаржик может получить десять ремесленников или двадцать самок. А это два десятка лорхов, прямая выгода сотнику. Женщин у него сейчас мало, многие рабы погибли во время нападения других племен. Поэтому я думаю, что он будет тебя беречь.
– Это хорошо. – Керти погладила юношу по плечу. – Хорошо, что ты будешь у меня первым. Мама тебя всему научит, а не захочет, я тебе расскажу. Меня тетка Агарья поучала, как надо делать, чтобы мужчинам было хорошо.
От этих разговоров Радзи-илу снова стало не по себе. Девочка спокойно рассуждала о взрослых вещах, без тени смущения. Мать поощрительно улыбалась, ставя на низкий стол блюда с похлебкой и мясом, пахучую траву, гайрат и сухие лепешки. В то же время рядом с этими заботливыми матерью и дочерью он чувствовал себя спокойно. Он ел, пил гайрат и от приятной истомы, что охватила все его тело, только жмурился.
– До вечера отдохнем, – сказала Ларисса, – а когда дневная жара спадет, пойдем на берег, я покажу твое новое место работы, малыш.
Она собрала посуду, помыла в бадье. Потом разложила удобно шкуры, легла и позвала обоих:
– Идите ко мне, малыши.
Радзи-ил, не чинясь, подошел и лег рядом, положив голову на ее руку. С другой стороны улеглась Керти, и они обняли Лариссу. Молодой эльфар чувствовал опустошение. Из него как будто выдернули душу, вытряхнули из нее все и пустой засунули обратно. Ему было все равно, что он будет делать дальше, как будет жить. Рядом была женщина, что приняла его к себе, по-матерински, ему было с ней тепло, уютно, и он чувствовал себя защищенным ее теплом.
– А там, на реке, я буду заниматься тем же, чем и с тобой? – спросил он.
