Уже в 1980 году Булат Шалвович напишет такие строки:
Что мне сказать? Еще люблю свой двор,
его убогость и его простор,
и аромат грошового обеда.
И льну душой к заветному Кремлю,
и усача кремлевского люблю
и самого себя люблю за это…
На тот момент с описываемых нами событий прошло более сорока лет. Достаточно времени, чтобы окончательно сложить своеобразный пазл даже не собственного портрета, а психотипа ровесников, тех, кто родился в двадцатых, кто прошел войну, тех, чьи родители были репрессированы в тридцатых-пятидесятых годах.
Любовь к «заветному Кремлю» и к самому себе — это два разных, абсолютно противоположных чувства, которым никогда не сойтись, но с этой пропастью внутри самого себя надо как-то жить. Задача не из простых, и далеко не всем с ней удалось справиться.
В 1953 году умер Сталин.
Слухи о страшной давке на похоронах вождя докатились до Калуги.
В 1954 году родился сын — Игорь Булатович Окуджава.
Почти сразу Галина увезла новорожденного в Тбилиси, где жила ее сестра Ирина.
В этом же году освободилась из заключения и вернулась в Москву Ашхен Степановна Налбандян.
Сын стал бывать у матери в ее квартире на Краснопресненской набережной дом ½ ежемесячно.
В 1955 году Окуджава подал заявление о вступлении в ряды КПСС и в начале 1956 года был принят в коммунистическую партию.
Тогда же он написал очень искреннее стихотворение «Ленин»:
Всё, что создано нами прекрасного,
создано с Лениным,
всё, что пройдено было великого,
пройдено с ним…
Он приходит, простой и любимый,
сквозь все поколения,
начиная свой путь
из далекой симбирской весны.
В 1956 году в Москве состоялся ХХ съезд партии, на котором с закрытым докладом «О культе личности и его последствиях» выступил первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев.
В этом же году у Булата в калужском издательстве газеты «Знамя» вышел первый сборник стихов «Лирика» тиражом 3 тысячи экземпляров.
Это произошло ровно через одиннадцать лет после его первой публикации в гарнизонной газете Закавказского фронта «Боец РККА» под псевдонимом А. Должанов.
И вот теперь сын ехал к маме в Москву, чтобы подарить ей свою книгу.
Далекий путь. Вагоны за вагоном
к моей Москве настойчиво бегут,
их то обнимет лес огнем зеленым,
то степи под колеса упадут.
В Наро-Фоминске в вагон вошел старик и сел на скамейку напротив.
Сначала он долго молчал, уставившись в окно, за которым мимо проносились полустанки, бесконечной длины заборы, перелески и снова полустанки, а затем неожиданно повернулся к Окуджаве и проговорил:
