Это «Rudй pravу» от 18 июля, название статьи — «Mistrovskй dilo sovetskй literatury [Выдающиеся произведения советской литературы (чешск.) — прим. ред.] с подзаголовком: «К novйmu vydani romanu «Prvni radosti» a «Neobyиejnй lйto» [К новому изданию романов «Первые радости» и ]. Я прочитал и понял текст без серьезных пробелов, возможно, потому, что в похвальной статье не много нового по сравнению с написанным о романах у нас... «Первые радости» в этом издании я видел прежде, и инига выставлена в окнах здешних магазинов, а «Необыкновенного лета» не видал, но, вероятно, оно тоже вышло, раз о нем пишут.
С утра до вечера встречаюсь с Мрави некими, Ливановыми, Черкасовыми. Разительно контрастные характеры, и наблюдать их — наслаждение!
24 июля. — Физически чувствую себя немного лучше — лечат меня изо всех сил точно объявлен аврал. Болит голова. Массаж. Погода мерзкая, дышать трудно. Настроение гадкое.
Легче всего быть в одиночестве. Хорошо с Мравинским. Вот человек, который не соблазняется побрякушками в отличие от артистов. Они только и ждут, чтобы побыть на людях и притом —самых высокопоставленных людях.
На днях смотрели английский фильм — «Гамлет». Это — тот возможный максимум воплощения Шекспира, на который способно кино как искусство, способны англичане в своем национальном чувстве елизаветинской поры, эпохи нравов. Мравинский и Черкасов смотрели фильм с огромным увлечением. Кипящая и веселая эмоциональность Черкасова отдавалась неприкрытой чувственности исполнителей. Мравинский стремился аналитически раскрыть философскую трактовку трагедии, в то же время восхищаясь блеском деталей, ругаясь на провалы артистов.
Ливанов отнесся к фильму с полным отрицанием. «Это не Гамлет, а оперный премьер». Он ничего не мог и не желал принять из игры Гамлета только потому, что его собственный Гамлет (он репетировал роль, когда МХАТ готовился поставить спектакль в переводе Б. Пастернака) не имеет ничего общего с английским. Для Ливанова мир может быть ценен и хорош единственно тогда, когда это мир Ливанова, — иного мира для него нет. Даже в актерской среде я не запомню подобного эгоцентрика. «Я» настолько в нем поглощает и держит в цепях все его душевные способности, что он уже не может этого заметить, попадая в смешное положение.
Мравинский капризен. Он — задира. Взявшись читать партитуру «Летучего голландца» и отыскав в ней кучу красот и великолепий, он тотчас вспомнил мою нелюбовь к Вагнеру и принялся меня дразнить. Припомнил мне моего «Бакунина».
