Народу, выносившему в своем сознании этот яркий образ бессмысленной войны, по существу было безразлично, возникла ли война из-за одной капли меда, или из-за полюбившегося одновременно двум феодалам изобилующего дичью клочка земли. Народ испытывал лишь бедствия войны, не получая ни одной капли меда для услаждения жизни, ни одной головы дичи для насыщения своих детей.
Но народ знал, что не все войны возникают из-за капли меда, знал и по-своему откликался на обычные меры предупреждения войн, не внутренних, междоусобных, а войн с иноземным врагом и с иноплеменными, — войн, инициативу в которых Судебник Мхитара советует не брать на себя, — войн, во время которых даже перед штурмом вражеского города надлежит «призвать к миру единожды, и вторично, и в третий раз». Народ знал по опыту своему и своих отцов и дедов цену этих призывов к миру и всем тем переговорам, которые на протяжении истории нередко длительно велись для предотвращения войны и которые нередко в прошлом, на протяжении истории приводили к заключению договора «о любви и нерушимом мире» на целых сорок лет. Но ценность этих договоров была зачастую не больше, чем ценность замечательного нерушимого договора о любви и дружбе, который в вардановской басне заключили между собою, клятвенно его закрепив, козы и волки (141).
Этот текст хорош сам по себе и в том виде, в каком он дошел до нас в основной краткой редакции в сборнике Оломпиана (47), отразившейся в пословицах. Но сохранился и другой извод, развернутый в проповеди самим Варданом (142), с еще большей горечью и иронией воспроизведшим так мало хорошего принесшие народам лживые мирные договоры прошедших времен.
В этом изводе басни не только поднята на высшую ступень насмешка над доверчивостью коз и особо подчеркнуто предательство волков, но подбавлена и соль, обостряющая восприятие фальши, вероломства и показной вежливости, свойственных дипломатическим переговорам и нотам старого мира — все эти превосходные степени похвальных и восторженных эпитетов в применении к противной стороне (противной в обоих смыслах русского слова) и превосходные же степени самоуничижающих — если можно так выразиться — самопоносящих эпитетов, применяемых к себе. Перед нами дипломатический документ восточного средневековья, повышенно вежливый и предупредительный именно потому, что он предельно фальшив. И жгучая ирония звучит в последних словах: «И наступил мир».
К вардановской басне (141) имеется назидание, особенно интересное тем, что своей двойственностью оно в точности отражает миропонимание и понимание задач басни (не басенной морали, а именно задач басни) тою двойствен ной средой, в которой эта басня жила.
