Эти обобщенные назидания Мхитара Гоша должны были, при внедрении их в сознание верхов, «великих», содействовать тому же, для чего Ильяс Низами создавал свою утопию, а Шота Руставели создавал образы витязей и прекрасных царевен, щедро одаренных высокими качествами и освобожденных от каких бы то ни было слабостей и недостатков.
Мхитара в его басенном творчестве очень волновал вопрос о войне. И это понятно. Родина Мхитара на протяжении всей своей истории выдержала столько нашествий и столько войн, земля ее так была напитана кровью своих сынов, в недавнее перед Мхитаром время вновь испытала такие потрясения, что он не мог не стремиться уберечь свою страну от новых кровопролитий.
Как и во многих других случаях, в этом вопросе басни Мхитара стоят в каком-то внутреннем соответствии со статьями его Судебника. В частности, в баснях устами Левиафана (103), а в Судебнике от своего имени Мхитар возражает против войны агрессивной, советуя избегать инициативы в провозглашении войны даже против иноплеменных.
Особо строго соблюдение требований гуманности устанавливается во всех случаях, кроме того, «если причина войны идет от иноплеменных». Не допускается штурм города, иначе как после троекратного призыва к миру. И во всех случаях налагается запрет на бессмысленное уничтожение культурных насаждений, как известно, — одно из самых тяжелых и на долгие годы разорительных последствий войны в древности и в средние века.
Басни Вардана также в ряде случаев слагаются на военные темы, и характерно, что в этом вопросе суждения басен, по преимуществу идущих из народных низов или прошедших если не на конечном этапе, то на промежуточном через народную среду, откликаются на военную тематику в общем примерно так же, как принадлежащий к иному классу, но для своего времени передовой ученый-законовед и баснописец.
Когда мы, будучи знакомы с баснями Вардана, читаем статью Судебника о сдатчиках крепости, перед нами встает образ не только куропатки из басни Мхитара, но и образы двух воинов вардановской басни (90).
Когда, зная вардановские басни, мы читаем статью Судебника, запрещающую убийство противника после того, как прекращены военные действия или объявлено перемирие, и слова статьи, ограждающей жизнь сдавшихся врагов, перед нами встает не только образ Давида Сасунского, не допускающего, с кличем: «Разве можно пленных убивать?!», охоту на заключенных в зверинце зверей, но и вардановская басня, которая в исключительно сжатой и живой, т. е. подлинно народной форме не только рисует ужасы войны, но и показывает отношение народных масс к тем нагромождениям феодальных усобиц и войн, от которых Армения страдала не меньше, чем от разрушительных вражеских нашествий (1).
