— В понедельник конвульсиум собирают, если доживет.
— Да тьфу на тебя, Светка, оно нам надо? Пусть все будут здоровеньки …
— Да уж…
Консилиум, по-простонародному — конвульсиум — это серьезно. Видимо, не так все просто у несчастной козявки. Да и странно — лечение начали, а приступы участились. Надо у дежурного врача спросить, что сие значит. Но подозреваю, что не сильно хорошее…
Заглядываю в палату — Элька спит, мордочка синюшная и осунувшаяся, руки поверх одеяла — такие худесенькие лапки, что плакать хочется… Под нами — детское отделение, там малые лежат с сердешными болячками. Вот там страшно по полной… Они лет с пяти уже все понимают, а те малолетки, что еще разума не обрели, уже запуганные — орут при одном виде белого халата, визжат и вырываются так, что в одиночку не удержать. И помирают иногда прямо в отделении, хотя их домой стараются выписывать — тех, которые бесперспективные. Как сказал один пожарник: «Эх, отстоим дом от огня до самого фундамента!!!» Тьфу-тьфу-тьфу, не попусти, Господи. Элька, ты живи уж, пожалуйста!!!
Один из его соседей-жабокряков как-то заговорщически смотрит на меня.
— Влад, тут такое дело… Жена конфеты и бананы принесла, а мне же нельзя… Возьми, пожалуйста.
Да не вопрос — малому скормлю, ему бананы как раз надо. Безо всякого смущения принимаю тяжелый пакет — многовато жена ему принесла, по-моему, там еще немалый шмат мяса и сыр. Тоже неплохо. Да, я знаю, что у больных брать еду нельзя, но ведь не себе же… Эльке-то фиг чего обломится… А вот сейчас последует просьба. Скорее всего, домой будут проситься до утра. Это дело привычное.
— Влад, Элик сильно сегодня ночью мучился, всю ночь не спали, ты не мог бы за ним повнимательнее присмотреть. Как позавчера ночью — и приступ ты увидел, и полечил вовремя.
Ага, и вы выдрыхлись без проблем. Ну понятно, уходить, видимо, лечащий запретил, да и боятся, а тут Элька со своими бесконечными приступами.
— Дежурному врачу сказать надо…
— Да она рано утром обход сделала, теперь до вечера не придет, если все хорошо будет.
— Влад! — это уже с Элькиной койки. Мордочка замученная, глаза мутные и мрачные, радости нету. Но, видимо, он тоже не против в сестринской пожить сегодняшние сутки.
— Сам дойдешь?
— Ага!
И начинает выползать из-под одеяла. Мама родная, без слез не взглянешь — куда девался юный мачо — лицо осунулось, больничная пижамка висит мешком — где же взять по размеру. Ага, джинсики опять на батарее сушатся, там же еще какое-то бельишко. Светки на вас нет — в качестве старшей сестры. Хотя, по большому счету, а где сушить-то? Не предполагается сушилка в отделении.
