– Убери их, – прошу я.
– Может быть, нам стоит поговорить…
Меня сейчас стошнит.
– Убери их!
– Уберу. Уберу. – Он некоторое время молчит. – Когда ты вернешься домой?
Отец не задавал мне этого вопроса со дня ее смерти. И впервые за все это время дал понять, что не забыл о моем существовании. Он даже удосужился спросить, нужны ли мне какие-нибудь ее вещи. Сам-то он, наверное, до чертиков жалеет об отправленном мне сообщении.
– Когда буду готова.
Я нажимаю на отбой.
ТЫ МОЖЕШЬ ПОИСК АТЬ информацию о моей маме. Если набьешь в поиске «Фото “Сирия” Зои Торн», то найдешь один из самых известных ее снимков. На нем мальчик и девочка смеются, качаясь на качелях. За их спинами разбомбленное здание и двое мужчин с автоматами в грязной, покрытой пылью одежде. Потные, истощенные и напуганные. Вокруг ничего не осталось, кроме этих качелей. До сих пор никак не могу решить, веет от этого снимка тоской или надеждой. Может быть, и тем и другим.
После смерти мамы мы убрали ее оборудование для съемок в дальний угол подвала. Никто не притрагивался к нему… до сегодняшнего дня. Сегодня днем мой папа был готов продать все оборудование бывшему редактору мамы.
Меня это задело. Фотопринадлежностей очень много, и они стоят кучу денег. Тысячи долларов. Возможно, и десятки тысяч. Мы небогаты, но и не испытываем нужды. Папа сказал, что решил продать мамины вещи не из-за денег, и мне захотелось его ударить. Если дело не в деньгах, то зачем делать такое? Зачем избавляться от вещей, которыми она так дорожила? Я спросила, не желает ли он столь же бесцеремонно продать ее обручальное кольцо. Он ответил, что ее похоронили вместе с ним. И заплакал.
Я почувствовала себя последним дерьмом. И все еще чувствую.
Какая глупость – это зачеркивание. Дело привычки. Мама запрещала браниться. Она потратила прорву денег на то, чтобы научиться бить в самое сердце словами и снимками, поэтому не собирается опускаться до ругательств.
О том, что папа решил избавиться от ее вещей, я узнала совершенно случайно: когда он спросил меня, не хочу ли я забрать какие-нибудь из них. После ее смерти я ни разу не прикасалась к фотоаппарату. Я должна была в этом году посещать курс фотографии по программе AP[6], но бросила занятия. Учитель раз шесть повторил: если я передумаю, то он с радостью примет меня обратно. Но изменение моего решения почти так же маловероятно, как воскрешение мамы из мертвых. Я не смогу поднести фотоаппарат к лицу, не думая о ней. И у меня нет больше желания снимать.
