– Я сыт, мама, – по-русски ответил Кирилл. – И жду варенья с ядрышками. Это не значит, что пора перейти к чаю, – уточнил он.
– Варенье мы сварили, – кивнула Вера.
– Кто – мы? – спросил он.
– Мы с Машей.
– Я только по банкам разливала, – возразила Маша. – И то разбила одну.
Все перешли на русский и стали говорить про варенье и прочее подобное. Оказалось, что Верин сын вовсе не мрачный, а такой же непринужденный, как его жена, просто у него отстраненная манера держаться. Он вспоминал про сад каких-то Левертовых с улицы Сурикова, про смородиновые кусты, которые в нем росли, и как Евгения Вениаминовна Левертова приносила из своего сада смородину размером с вишню всем соседям, потому что урожай с этих по науке выращенных кустов получался небывалый, а бабушка Люся делала страшно вкусный мусс и тоже всех соседей угощала, и только он, родной внук, мусс этот есть не мог, потому что в детстве на смородину у него была аллергия.
– Для меня это всегда было феерией, – сказала Марина. – Я говорю о домашней еде, невероятно вкусной в России, – пояснила она Маше, которая смотрела на нее во все глаза.
И как было не смотреть!
«Если бы я была наполовину такая красивая, – думала она, слушая историю о том, как Марина впервые попробовала икру из запеченных баклажанов, – то Женя, может, и на съемки без меня не поехал бы».
Стоило ей подумать о Жене, даже таким случайным образом, как печаль охватила ее. Нет, печаль неправильное слово. От того, что его нет рядом и так долго еще, невозможно долго рядом не будет, Маша чуть не заплакала.
– Я вернусь к чаю, – сказал Кирилл, вставая. – А сейчас должен отвлечься. Интернет по-прежнему быстрее работает в саду?
– Да, – ответила Вера. – Это плохо?
– Приемлемо. Я сяду в беседке.
– Удача, что Кир вообще смог приехать в Москву, – сказала Марина, когда ее муж вышел через балконную дверь на веранду, а оттуда в сад. – Он работает так много, что это много даже для Америки. Друзья-немцы, с которыми мы учились в Стэнфорде, недавно уехали домой. Сказали, что американцы крэйзи, а они нормальные люди и хотят не только работать, но и жить.
«Кирилл, что ли, ненормальный и жить не хочет?» – подумала Маша.
Из Марининых слов следовало именно это, но такое впечатление могло возникнуть и от того, что русский не был ей родным. Это было понятно, несмотря на ее русское имя и на то, что не все русские говорили по-русски так грамотно, как она.
Но что означают слова Вериной невестки, как работает ее сын, нормально это или нет, – все не имело значения по сравнению с тем, что неделя – это все-таки не очень долго, она пройдет, и Женя улыбнется мимолетной своей улыбкой, и обнимет прямо на пороге, потому что Маша выйдет ему навстречу, потому что, конечно, будет ждать его в этот день и не захочет пропустить ни одной минуты, которую уже можно будет провести с ним.
