– Мама, познакомься с Машей! – Крастилевский вклинился наконец в этот монолог. – Мы тебе вина принесли. Сладкое, ты такое любишь.
– Бароло? – тут же спросила старушка, зорко глянув на бутылку, которую Крастилевский, оказывается, захватил с собой; от волнения Маша этого не заметила. – Прелестное вино! Вам оно нравится, Маша? В Италии прекрасно все, и вина тоже. Я Элина Андреевна, Женечка не счел нужным меня представить. Вы тоже актриса? В каком театре?
– Маша продюсер, – прежде чем она успела ответить, сказал Крастилевский. – Организует мои съемки.
– Напрасно вы не избрали артистическую судьбу, – заявила старушка. – У вас выразительная внешность. Не лирическая героиня, конечно, но характерные роли вам удавались бы. У меня была подруга, ну, подруга – это сильно сказано, но приятельница, хотя я от нее всего могла ожидать, сложная была дама, Женя, помнишь, Мокрицкая, ты меня возил на ее похороны, так вот она на вас, Машенька, очень была похожа. И огромный успех имела! В молодости, конечно, и главным образом в антрепризе, но в денежном смысле это даже выгоднее, чем служить в репертуарном театре, гастролей больше, в провинции всегда полные залы… К чему это я? – удивленно произнесла она.
– Не знаю, мама, – поморщился Крастилевский. – Маша не собирается на сцену. Ты пообедала?
– Да, – кивнула старушка. – Поля готовит хорошо, но на мой вкус чересчур калорийно. Тебе такая еда тоже не полезна, я ей так и сказала. Но она у тебя такая молчаливая, даже непонятно, услышала ли мое мнение. Вообще, она со мной держится так, будто ей поручили соседскую кошку: принесла еду, что-то там убрала и ушла, слова не добьешься.
«Бедный Крастилевский, – подумала Маша. – И ничего ведь с этим не поделать».
Она быстро обвела взглядом комнату. Все здесь было такое же мелкое и дробненькое, как внешность Элины Андреевны, и на всем лежала печать старости, от которой делалось тоскливо. Даже старинная, с золотистыми древесными разводами мебель не смягчала этого впечатления.
– У меня была кошка, – сказала Маша. – Абиссинская.
– И как выглядит эта порода? – с живейшим интересом спросила старушка.
– Рыжеватая такая.
– Как вы?
– Мама! – укоризненно заметил Крастилевский.
– Не совсем, – ответила Маша. – Не лохматая, а гладкошерстная. И с большими ушами.
– А характер? – продолжала допытываться старушка.
– Характер ничего такой. Умная и любопытная. Не вредная и ласковая.
– Вы сказали «была»? А куда же она подевалась?
Фрося осталась у Игоря, это была его кошка. Когда Маша уходила, та проводила ее до двери с таким жалобным мяуканьем, что она едва не забрала кошку с собой. Но старушке незачем было это знать, да и Крастилевскому тоже.
