– У меня дед в твоем Норильске погиб, – сказал Крастилевский. – Дворянин был, в Ленинграде арестовали.
– И у моего папы тоже родители были из зэков. – Маша почувствовала, что ниточка доверительности, так неожиданно возникшая, крепнет между ними. – Его отец ученый был по экономике. И рассказы писал, антиутопии. Только их не публиковали, конечно, он же в лагере был. И рукописи все пропали. У папы, наверное, в него способности к литературе оказались.
– А у тебя? К чему оказались способности?
Крастилевский подмигнул, тряхнув при этом головой так, словно хотел избавиться от неприятной темы. Маше жаль стало оборванной ниточки, но гармоничность каждого его движения нравилась ей больше, чем собственные невнятные соображения.
– К чат-ботам, – самым непринужденным тоном ответила она.
– К чему?!
От удивления у него даже глаза округлились.
«Не ожидал от смешной девочки, – весело подумала она. – Бывают в жизни сюрпризы, да».
– Это такой маркетинговый прием, – объяснила Маша. – Канал для общения с пользователем. Запускают в разных мессенджерах алгоритм, чтобы разобраться, что вы хотите купить, и поскорее вам это продать.
Удовольствие видеть изумленного Крастилевского было так велико, что она предпочла забыть, что сама прочитала о чат-ботах совсем недавно, когда решила взяться за свой профессиональный рост, и что для небольшой компании, продающей травяные чаи, такие технологии, пожалуй, дороговаты, поэтому она их может применять разве что для произведения эффектного впечатления на мужчину, которому хочет понравиться.
«Я хочу ему понравиться?» – подумала Маша.
А что тут думать? Конечно.
– Договор принесла, кстати?
Вопрос вернул ее от гипотетических маркетинговых стратегий и мечтаний к реальности.
Она достала из рюкзака договор, Крастилевский быстро просмотрел его и подписал.
– Когда у начальника будешь подписывать, можешь сказать, что в обмен на мой ясный лик на ваших этикетках будет картина моей бывшей жены, – сказал он. – Должен же я и ей что-то подарить.
Маша тут же впилась глазами в картину, мимо которой взгляд до сих пор скользил, не задерживаясь. Оказалось, ничего особенного: тяжеловесный натюрморт с тщательно прописанными фруктами на блюде, вот на этом самом, из венецианского стекла. Верина невестка куда как получше рисует: каждый раз, переставляя у себя в мансарде расписанные ею фанерные ширмы, Маша видела их роспись по-новому, и каждый раз ее воображение откликалось на эти сложные красочные сигналы.
