Проблема оказалась ожидаемой, но интересной. Необычной, даже бы сказал. Оказывается, к Советскому правительству обратился представитель Ватикана с просьбой посодействовать в перезахоронении мощей Святого Николая Чудотворца на родине. Именно так, с маленькой буквы и написали. Это и ввело в заблуждение наркома иностранных дел товарища Логинова, ответившего кардиналу д"Абруццо в грубой нецензурной форме. Анатолий Анатольевич со всей большевистской сознательностью воспротивился передаче христианской святыни безбожным агарянам, которых недавний совет муфтиев СССР признал язычниками. Турки хоть и запуганы до невозможности, но вводить туда войска только для похорон - непозволительное расточительство народных средств. Ошибка была обнаружена случайно, когда отчаявшийся кардинал отдал наркому черновик письма Папы Римского, написанный на русском языке. Там в сухом канцелярском стиле, характерным для Лаврентия Павловича плотным, слаборазборчивым почерком объяснялось, что обнаруженное в архивах подлинное завещание святого содержит просьбу похоронить его на Родине, в деревне Ликеево Нижегородской области, рядом с церковью на площади Мира. Последующие переписчики и недобросовестные переводчики исказили смысл оригинала, а теперь Ватикан стремится восстановить историческую справедливость. И ничего не требует взамен, разве что самую малость - отозвать из Италии генерал-майора Раевского, танковый экипаж из Второго Краснознамённого имени Георгия Победоносца полка и воспретить им возвращаться до полного завершения эвакуации папского престола в Аргентину или Парагвай. Да, что-то не узнаю напарника, обычно он работает тоньше и изящнее. Надо же так засветиться - сам папа ябедничает на него Сталину. Приедет, дам по ушам. И ещё каких-то танкистов подставил, паразит. Наверняка нормальные и приличные ребята. Будут теперь за чужие грехи отдуваться. Ладно, разберёмся и в обиду не дадим. - Как бы то ни было, но личную просьбу шефа мы выполнили, - не подумавши, ляпнул я вслух. - Так это инициатива... - опешил Сталин. - Конечно, - отступать было поздно, пришлось опять импровизировать. - Неужели вы думаете, что такой дисциплинированный товарищ, как генерал-майор Раевский, способен пойти на обострение международных отношений по собственной прихоти? Да ни в коем разе! Операция спланирована и утверждена на самом высоком уровне, и цели её мне неизвестны. Согласитесь, товарищ Сталин, что пути, хм, Кузьмича неисповедимы. - Да помню за ним такое, - подтвердил вождь. - Бывало, такого натворит, что сам не знает, чего хотел изначально. А вот скажите, товарищ Архангельский, нет ли в планах вашего, так сказать, верховного главнокомандования возвращения? - Куда, на нашу грешную землю? - Он что, на небе живёт? - Кто? - Кузьмич наш. А, понимаю, аллегория. И всё же? - Нет, не собирается. Окончательно и категорически не собирается, товарищ Сталин. Знаете, ему вообще не хочется заниматься политикой в масштабе одной страны. Скучно. - И тем не менее... - Развлекается по мелочам, если вы имеете в виду наше последнее задание. Иосиф Виссарионович опять помрачнел. Видимо, перспектива, пусть и гипотетическая, появления Владимира Ильича его нисколько не радовала. Согласен, я бы тоже не был в восторге. Вот так работаешь, поднимаешь страну, возвращаешь профуканные предшественником территории... Как вдруг появляется кто-то на всё готовенькое, и это готовенькое традиционно отправляется псу под хвост. Не знаю как Сталин, а я бы удавил... Несмотря на то, что сам эту мистификацию и придумал. Оно, конечно, выгодно, иметь такую страховку, но за товарища Сталина обидно. Особенно Израилу, мечтающему о маршальских погонах. - Ладно, - Иосиф Виссарионович улыбнулся. - Вождь мирового пролетариата имеет право на невинные развлечения. В разумных пределах, конечно. Иначе те же самые пролетарии могут неправильно понять. Это на что он намекает, на моё происхождение? Так оно само подходящее, соответствующее линии партии. На недавнем пленуме ЦК чётко определили виды и категории рабочего класса, признав ранее действовавшие теории устаревшими и противоречащими текущему моменту. Так, например, Алексей Львович Акифьев теперь пролетарий духовного труда, а я - военного. Интеллигенция, преимущественно техническая, так и осталась прослойкой между городом и деревней, а творческая признана деклассированным элементом с выдачей паспортов жёлтого цвета. Замена документов разрешалась только после прохождения действительной военной службы, что позволяло впоследствии надеяться на признание работниками умственного труда со свободным графиком. Зато сейчас, по свидетельству Климента Ефремовича, чуть не в каждой роте есть строевая песня, написанная собственным композитором. - Впрочем, причуды товарища Кузьмича нас не касаются, - Сталин подвёл краткий итог нашей беседы. Но оставлять меня в покое был не намерен. - Так что вы думаете, Гавриил Родионович, по поводу предложений из Ватикана? - А чего там думать? Мощи принять с благодарностью, с остальным - нахрен! - Это почему же? - Дабы не уронить престиж Советского Союза на международной арене, товарищ Сталин. Не стоит вступать в переговоры с шантажистами. Более того, в ответ на столь наглые просьбы нужно выдвинуть свои, желательно невыполнимые. Иосиф Виссарионович усмехнулся. Видимо, вспомнил прошлогоднюю неприятную ситуацию, в которую попал по вине Будённого. На одном из дипломатических приёмов слегка подвыпивший Семён Михайлович отловил турецкого посла и в категорической форме потребовал предоставить военно-морскую базу для Черноморского флота в районе Анталии. Потребовал, и тут же об этом забыл. А коварные турки согласились, выторговав хоть и небольшую арендную плату, но наличными и за двадцать пять лет вперёд. - Какие же условия мы можем выставить, товарищ Архангельский? Чем может Ватикан заинтересовать нашу страну? - Не знаю, - пожал я плечами. - Разве что папа римский официально наложит интердикт на территорию Финляндии. - А смысл? Финны - протестанты. - Это их проблемы. Главное - пусть швейцарские гвардейцы лично привезут буллу об отлучении. Они по какому ведомству числятся? - Берии-младшего, а что? - Вот и замечательно, пусть поработают. А мы поможем. Со своей стороны. Да, красиво я сказал. Только мы не успели.
