Асия весело улыбалась:
— Вы совсем нашу коммунальную квартиру раскритиковали. Она не так уж и плоха...
Она еще что-то хотела сказать, но, увидев близко его карие глаза, серьезный взгляд, отвернулась и пошла к себе. Потом остановилась, негромко произнесла: «До свидания».
Назипу очень хотелось еще с ней поговорить, но он переборол это желание и не остановил девушку.
Уже через несколько минут Данишев смотрел в узкое стрельчатое окно своей комнаты, пытаясь рассмотреть в темноте дом, где жила Цветова, и размышлял о том, кто мог совершить убийство. Кто закрыл люк подвала? Связано ли это с убийством? А может, кто-то решил грубо подшутить? Точнее говоря, из хулиганских побуждений заваливал выход. Если так, то это случайность. А если нет? Значит, следили. Тогда инцидент с люком связан, наверное, с убийством Цветовой. Вообще-то маловероятно... Зачем преступнику подвергать себя опасности, когда следы преступления он мог замести давным-давно. Кстати, он и так это уже сделал. Подтверждение — заставил всех поверить в самоубийство Цветовой. Тогда в чем причина?
Связан ли случай с ним в подвале с преступной акцией против Аушевой? «А может, убийство Цветовой, попытка заточить его, следователя, в подвал и покушение на Аушеву — звенья одной цепи?» — пришла вдруг Данишеву фантастическая мысль. Но, поразмыслив, тут же опроверг себя: не видно внутренней связи между событиями. Нет логики в действиях преступника. Мысли, однако, рассеивались, как восходящие лучи солнца, обнажая лишь отдельные предметы, по которым нельзя было еще увидеть весь ландшафт преступления. Конечно, выпуклые, рельефные места уже были видны сейчас, но они пока свидетельствовали, пожалуй, только о мотиве преступления.
Данишев сел на раскладушку, взял свои записи. Но перед глазами виделись лица пьяных хулиганов, столкновение с ними.
«Можно ли было избежать всего случившегося? — который раз мысленно задавал себе вопрос следователь. — Пожалуй, нет». Он анализировал свои действия, пытаясь найти в них изъян. Данишев, работая еще постовым милиционером, понял, что если человек безнадежно заражен бациллами хамства — диагноз один, это общественно больной человек. Лекарство, исцеляющее эту болезнь, — жесткий отпор; ибо хам, как и всякое животное, понимает только один присушки ему язык — язык силы.
Он еще долго не мог успокоиться, прежде чем взялся вновь за свои бумаги. С улицы донесся отдаленный протяжный вой, напоминавший вой изголодавшегося волка за деревенской околицей в зимнюю ночь. Через минуту снова: «У-у-у-у-у». Но уже ближе.
