— Ты сегодня так погружен в мысли о далеком прошлом, что совсем не замечаешь настоящего, — с легким упреком сказала девушка. — Даже не похвалил моего нового платья. А ведь я трудилась над ним три дня.
— О, платье чудесное! Только для меня ты прекрасна в любом одеянии. — Кола взял ее за руку. — Знаешь, я с тех пор, как тебя встретил, чувствую в себе столько сил, что готов перевернуть мир.
— Не потому ли ты стащил вчера с седла мессере Фортифьекка?
— Этого подлеца следовало проучить. Он сбил своей лошадью ребенка.
— Префект[2] хотел тебя арестовать, да, к счастью, вступился Стефано Колонна. Старик не забыл, как ты отделал его врага Мартино ди Порто. Он ведь опять разбойничает на дорогах. Тебе следует быть осторожней. Не такой Мартино человек, чтобы прощать.
— Должно быть, у него крепкая голова, — засмеялся Кола. — При следующей встрече придется принять это во внимание.
— Все шутишь, а я постоянно в тревоге за тебя. Неужели нельзя не ввязываться в опасные переделки?
— Но будешь ли ты тогда уважать меня? Подумай, можно ли уважать труса?
— Ты прав! Я люблю тебя именно таким, — прошептала Ника.
Она вдруг положила руки ему на плечи и быстро поцеловала. От неожиданности Кола растерялся. Он успел ощутить ее влажные губы, успел почувствовать необыкновенную радость, но в то же время тревога и озабоченность невольно отразились на его лице.
Это заметила девушка.
— Что с тобой? — с беспокойством спросила она. — Ты чем-то огорчен?
— Согласится ли твой отец на наш брак? Говорят, мессере Франческо отказал недавно молодому синьору Бельведеро.
— Да он потому и отказал, что знает все, — улыбнулась Нина. — Я сама ему рассказала.
— А он?
— Сперва сердился за то, что мы скрыли от него. Потом одобрил мой выбор.
— Клянусь небом, учитель — необыкновенный человек! — просияв, воскликнул Кола. — Я уважаю его больше всех в городе.
— Отец тоже любит тебя. Говорит, из тебя выйдет настоящий ученый.
— О, Нина, я сейчас самый счастливый из людей! А ты — ты самая славная девушка на свете! — Он подхватил ее на руки и закружил в воздухе.
* * *
В узкой длинной мансарде у пылающего камина Кола ди Риенцо что-то переписывал с ветхого пергамента. Грубый, сколоченный из плохо обструганных досок стол был завален листами, свитками и книгами в толстых кожаных переплетах. В центре стоял глиняный чернильный прибор и стакан с очиненными гусиными перьями.
За окном хлестал дождь. Поскрипывая ставнями, завывал ветер.
Несмотря на горевший в камине огонь, в комнате было холодно и сыро.
