Руслан заворочался, потянулся руками к лицу, протер глаза. Свет был, много света. Он проникал сквозь бревна, наваленные сверху и лежавшие одним концом на передней стенке блиндажа. Хорошо, что она выдержала, иначе бы Руслана просто завалило ими.
Ежась от холода, Омаев стал осматриваться. Да, ноги целы, но их надо вытащить из-под завала. Несколько минут отчаянных попыток перевернуться на живот все же увенчались успехом. Теперь Руслан понял, что под его головой куча рыхлой земли. И если пробиваться наружу, то не вверх, через бревна, которые могут обрушиться, а в направлении бревен, лежавших одним концом на стене.
Он стал выгребать руками землю. Копал долго, выбранную землю старался заталкивать под себя, вбок за бревна, под них. И какое было удовлетворение, когда наконец его рука провалилась через земляную кучу наружу. Руслан понял, что это свобода. Да, окоп, пустота. Совсем немного прорыть, откидать рыхлую землю, и он выберется.
Как ему показалось, работа заняла часа два. А может, это просто от усталости и тошноты, которая то и дело накатывала на Руслана. И когда он выбрался из завала и оказался в окопе, то просто упал ничком и отдыхал, почти спал, минут пятнадцать.
Дождик кончился. Снова пригрело солнце, спине стало тепло. Она быстро высохла, но озноб не прошел. И только отдохнув и окончательно осмотревшись, Руслан пришел к печальной мысли, что экипаж и командир его бросили. Танка не было, на высоте, судя по отсутствию звуков, тоже никого не было. «Значит, остатки батальона отступили, как и предполагалось по плану? И «Семерка» ушла с батальоном? Как она могла уйти, когда у нее гусеница повреждена? Какое отступление, когда от батальона уже утром, после немецкой артиллерийской подготовки, мало что оставалось?»
Поднявшись на ноги, Руслан стал осматриваться в окопе и тут же обратил внимание на следы гусениц. А ведь танк не уехал, его просто вытащили тягачом. Одна гусеница не двигалась, это было сразу видно по следу. Правая двигалась, от нее остался нормальный след. А левая пропахала землю, как бульдозером.
Руслан приподнял голову над бруствером танкового окопа и стал осматриваться. Высота была мертва. Что-то еще дымилось, пахло гарью и смрадом сгоревшей взрывчатки. От разветвленной системы окопов и ходов сообщения не осталось практически ничего. Все было изрыто разрывами. И – никого. Ни звука.
Чеченец прижался лицом к земле, ударил кулаком, еще, еще. Он бил с такой силой, как будто вколачивал в доску гвозди. Сейчас он вколачивал в эту землю свою злость. Удары, боль в кулаке привели Руслана в чувство, он снова начал думать спокойно.
