Люди никак не додумаются, ну, я не подхожу — значит, надо заменить меня, перебросить в другой взвод или еще что-либо предпринять?
Какие же мероприятия провело начальство по устранению побегов? Никаких. Только и говорят: «Живи там, и все будет в порядке».
Приехал на 11-ю с ком. д-на, провожу беседу со стрелками. Инюшкин слушает и молчит, не может сказать слово.
1-го провожу смотровое собрание. Присутствующий Ходзько замечает:
— Хорошо ведешь!
Так я не понял, что он этим выразил: действительность или поощрение.
Снова в РОМ. Берут девчата старт, учит их инструктор: «Срываться надо, чтобы обе руки назад».
Эх, и горе-физкультурники.
Каждый день в столовой шалман. То часы по повару, то повар заболел, то буфетчицы нет, то собрание, кто-то заседает, а мы жди. Я все больше и больше дохожу, нервничаю и худею. Чем кончится, не знаю. Все считают дни до конца стройки. Все хотят смотаться, а где надо, не говорят.
Приехал Голодняк. Сообщает. Заявился с ромбом на смотр из штаба ВОХР и такую «речь» произнес, что я его забил, посадил в галошу.
Установилась погода, четыре дня нет дождя. Обрезаем Сергеева при Голодняке и Огурцове:
— Стучишь?
Отвечает, что я только ответил помполиту, почему комвзвод не выехал.
Где такие законы, что выходных в месяц три, работать должны 18 часов, а платить вам будет дядя? Что за республика?
Снова на неизменной 11-й. Направляют этап 50 ч. на 12-ю. Будет поспокойней, но увидим. Конвоя нет. Беру двоих стрелков, проводника с/с, да сам вооружаюсь до зубов: дрын, наган, а в кармане пистолет. Дошли стервы до Тюкана и дальше не хотят. Ну ладно, будет вам ночевка без костра, а с комарами. Ночь холодная, хорошо, что луна, светло. Стоим на посту 3-й. Я не сплю, я без смены, а стрелки с проводником отдыхают по два часа.
Не останавливается ни один поезд. Да ночью и везти в Завитую опасно, будут прыгать на подъеме. Многое передумаешь. Поют з/к блатные песни, не лишенные и художественной лирики, и реалистичности. Характерный антисоветский образец.
Спрашивают китайца: «Как в русских лагерях?» Отвечает: «Кому нары хорошо, кому низа плохо».
«Я расскажу, как жизнь моя красна», — затягивает один, перебирая все невзгоды лагеря, пулю стрелка, холод и плохую пищу — баланду, тяжелый труд от восхода до захода.
Привезли этап в Завитую. Просят то хлеба купить, то булок, то то, то другое. Поступаешь по-человечески, разрешаешь брать. Взяли два пол-литра вина. Отобрать сейчас нельзя. Будут шухерить, устроим блат на перегоне. Заехали за Тюкан — место возможной остановки. Одна поллитровка летит на насыпь. Слежу за другими: выпивают. Отбираю с дракой, разливая. Бью посуду.
