— Что ты говоришь, Наташа! Ты же не девочка, ты же взрослая женщина!
— Да. Обычная женщина. Поэтому мне нужно, чтобы мой муж был обычным человеком, а не майором Прониным. Чтобы он ходил со мной в кино и в гости. Чтобы к нам домой тоже приводил гостей. А не прокрадывался со своими оперативниками поздно ночью на кухню пить потихоньку водку и есть холодные пельмени.
— Но мы же боимся тебя разбудить…
— А ты не бойся! — сказала она сердито. — Ты приходи с приятелями в такое время, когда нормальные люди развлекаются, а не спят.
— Но ведь с работы…
— Да, с работы, — перебила она. — Если бы ты был эгоистом, я, наверное, возненавидела бы тебя. Но ты ведь и себя не любишь. Для тебя есть один сумасшедший фетиш — работа.
— Это же неправда! Просто на моей работе нельзя по-другому!
— Может быть. Но я устала, — сказала Наташа грустно. — А ты по-другому не можешь. И претензии у меня, может быть, глупые, но я бы хотела, чтобы ты хоть иногда приносил мне цветы. Но ты всегда возвращаешься поздно. Цветов уже не продают. А украсть из чужого сада ты себе не позволишь. Это противоречит твоим принципам…
— Это разве плохо?
— Нет, хорошо. Но с каждым годом ты становишься скучнее.
Я подумал и сказал:
— Ив театре мы с тобой недавно были…
— Были, — горько засмеялась Наташа. — Ты честно отмучился три часа.
— Ну?
— Да нет, ничего. О спектакле мы словом не обмолвились. Да, что говорить… Здесь ничего не изменишь.
— Подожди, Наташа, не горячись, — сказал я торопливо. — Пьеса ведь была никудышная. Я тебя предупреждал. Да ты и сама знаешь… подожди. Я приеду в аэропорт, и мы еще поговорим.
— Как знаешь… — и положила трубку.
И сразу же из Коктебеля позвонил Климов. Он разговаривал с Нонной Коньковой. «А денежки с Нонкой в Коктебле прогуляит?» Девушка полностью подтвердила алиби Асташева. Федор уехал из Коктебеля утром третьего сентября. Похоже, что анонимщик пытался сбить меня со следа. Или просто сволочь. Асташев явно выходил из игры.
От всех этих дел и разговоров у меня дико заболела голова. Но я по натуре — оптимист. Оптимист мрачного склада, по принципу «сейчас хорошо, потому что потом будет хуже». И все-таки я верил, что сегодня мне удастся сделать все — сдвинуть, наконец, с места тяжелую машину следствия и успеть хотя бы замазать трещины в личной жизни.
Вот тут позвонил судебно-медицинский эксперт Халецкий и сказал, что есть важные сведения. Я работаю с ним давно, и отлично знаю, что неважных сведений у него не бывает. Поэтому я сказал:
