Здесь уместно заметить, что в булочную меня отправила моя матушка. За хлебушком к завтраку. Я так и ушел на минуточку в тапочках, благо было лето.
Наконец, бабушка остановилась посреди улицы. Я решил, что, может быть, вот сейчас она меня и отпустит. Но нет. Бабушка остановилась, чтобы набрать воздух в легкие. Потому что следующие полчаса она жаловалась мне, какая тяжелая, грустная, безрадостная у нее жизнь. А мы знаем, что пионер – это еще и свободные уши. Безрадостная, грустная, тяжелая жизнь, и помочь ей может только одно.
«Что? – взмолился я, вытирая слезы пионерским галстуком, – имя сэстра, имя???»
«Парикмахерская», – выдохнула бабуся.
И мы пошли в парикмахерскую. Там ей почему-то не очень обрадовались и попытались закрыться на обед в двенадцать часов дня. Но моя прорвалась. Пока ей занимались, я послушно сидел на стульчике и ждал.
Может сложиться впечатление, что я был лишен общества бабушек и поэтому ухватился за эту, как за соломинку. У меня была своя бабушка, которую я обожал. Существует, я замечал неоднократно, нечто вроде инерции абсурда. Когда изначально что-то пошло не так, но ты почему-то не можешь из этого выпрыгнуть и продолжаешь умножать неловкость. Возможно, потому что в случае выхода из абсурдной ситуации посередине, ты автоматически признаешь факт того, что в ней участвовал. А так у тебя еще остается надежда на здоровый поворот событий.
Булочная, аптека, почта, парикмахерская. Широко жили эти советские бабушки. Когда мы покинули парикмахерскую, откуда нас едва не прогоняли пинками, я не сомневался, что старушка поведет меня в консерваторию. Но она повела меня в сберкассу. Да, да, уже тогда это был фетиш всех бабушек мира.
Сколько времени мы с моей спутницей барражировали по району, я не представлял. Часов у меня не было, у нее тоже. Мобильных телефонов тогда еще не изобрели. Хотя фееричный был бы сюжетец, если бы бабуля вдруг достала из авоськи первую гигантскую «Моторолу» и сказала мне: «Сейчас позвоню Горбачеву, он тебя примет в комсомол лично». Так или иначе, по ощущениям, мы куролесили со старушкой по району уже несколько часов. Солнце заметно переместилось по небосводу (а пионер – он же еще и походник!).
По дороге в сберкассу меня наконец начали терзать смутные сомнения. Очень тупой пионер. В детстве моей любимой пластинкой был «Карлик Нос». Я заслушал ее до дыр, несколько лет со страху спал со светом. Я не мог не заметить, что мои похождения с бабулей инфернально напоминали историю Гауфа. Через пять минут я уже не сомневался, что бабушка ведет меня в свое тайное логово, где превратит в урода. А я и так был не Ален Делон: носил очки, по поводу чего сильно комплексовал. Горб и нос до подбородка в дополнение к очкам не прибавили бы мне вистов у девочек, даже если бы Горбачев лично принял меня в комсомол, как пообещала ведьма.
