Слева, под крутым обрывом, лежала деревня, где жили Рыжик и Вилько Галай. Он видел фабрику и бревна у канала. Но дальше, за круглым пригорком, откуда утром встает солнце, виднелись крыши другой деревни. Наверное, она очень далеко, Ергуш не знал даже ее названия.
Но самое дивное диво разглядел он в той стороне, куда ведет белая дорога, куда спешат Ольховка и все ручьи. Там, над большими домами, торчали в небо остроконечные башни. А домов как много! Сбоку дымили черным дымом высокие трубы. Прозрачная дымка лежала на крышах.
— Город! — радостно догадался Ергуш.
Зазвонили к полудню: цинги-линги, цинги-линги… В деревне, где живет Рыжик, сразу за фабрикой торчала маленькая деревянная колоколенка. Оттуда и несся тоненький звон.
Ергуш побежал — как на крыльях полетел — под гору. Когда уходил из дому, мама чистила картошку. Может, на обед будут картофельные галушки с тертой брынзой…
За сараем и козьим закутком, на склоне горы, росли частые деревья. Высокая черешня вытянулась выше всех, хотела понравиться солнцу. Крупные, сочные плоды ее рдели стыдливо. Прилетали черные дрозды, обклевывали их, улетали. Ергуш влез на черешню, закачался на самой верхушке. Потихоньку стал обирать самые красные ягоды. И маме отнес. Мама есть отказалась. Давно-давно, рассказала она, когда Ергуша еще не было на свете, умер у них ребеночек. Теперь он на небе. Если мама будет есть плоды, не дождавшись дня святого Иоанна, то ребеночек ее на небе целый год их не получит. Мама отдала черешни Рудко и Анне.
Ергуш пожалел маму — черешни были такие сладкие! Жалел он и умершего ребеночка. Живет, бедняжка, на небе, где такие странные порядки… Ергуш сидел на галерейке, смотрел.
Смеркалось. Вылетел майский жук, гневно жужжа, зигзагами кружил над двором. Вот перед ним забелела стена дома, жук задумал пробить ее головой. А стена оказалась твердой, — жук стукнулся, шлепнулся, упал на галерейку. Оглушенный, полежал на спине. Потом засучил ножками, перевернулся и сердито пополз вдоль стены. Мягкие прозрачные крылышки торчали у него из-под желтых надкрылий. Вот он остановился, пошевелил усами. Крылья задрожали — и жук взлетел. Метнулся выше дерева, в ту сторону, где еще алело закатное небо.
Потом майские жуки угомонились, прилетели летучие мыши, размахивали черными парусами-крыльями, будто плавали в воздухе, пищали: «Цин, цин, цин…» Небо темнело; в траве стрекотали кузнечики.
В канавке, где текла «теплица», завели свою песню болотные лягушки: «А как-наша-Каро-лина — что иска-ла, то наш-ла, у-у-у!» — хором заливались они. В саду, в густой траве, звенела лягушка-древесница: «Па-па, па-па, па!» Кликала древесница подружку свою, а та не отзывалась.
