«Я дома», — цифры из серебряного металла танцевали, символы поднимались на поверхности золотыми трещинами, и сочетания милее она еще не видела. Калитка с высокой аркой задрожала, пока она не успокоила стража, пока не нашла дыхание, чтобы напеть простую мелодию.
Она пыталась. Было сложно вдохнуть.
Наконец, она смогла. Калитка задрожала и открылась, половина отъехала, и вуали эфирной энергии разделились, волна волшебного поиска вырвалась и пронзила ее стрелой, узнала, и Эмма шагнула вперед. За ноги дернула эфирная нить ее же крови, что тянула ее обратно на улицу.
Но она была в безопасности за своей калиткой, защиты ее убежища сомкнулись, и Эмма Бэннон рухнула на колени на влажной дорожке, кусты сирени шумели, дом узнал ее и наполнился тревогой. Дождь лился, а она перевернулась, прижимая ладонь к ране. Жаркая кровь снова вырвалась, она услышала бегущие ноги, восклицания, боролась с серым коконом, что закрывался вокруг нее.
«Хорошо, что платье уже было страшным, — подумала она. А еще. — Я должна жить. Должна. Я знаю слишком много, чтобы умереть сейчас».
Глава двенадцатая
Наш первый ужин
Обычно, как думал Клэр, женщина, чуть не умершая от удара ножом в легкое, обнаруженная в луже воды и крови у собственной входной двери, была бы в кровати неделями. Она не пришла бы, бледная, как молоко, с синяками на половине ее детского, почти красивого лица, на ужин в чистом темно-зеленом шелке с узкими рукавами и юбками в складку, вычищенных сапогах. Камея обвивала ее горло, новые серьги — сапфиры в серебре — покачивались с поворотом ее головы. Ее пряди были уложены, хотя она была без шляпки, он был уверен, что подходящая уже готова руками мадам Нойон.
Было легко понять, что день мисс Бэннон не закончился.
Щит сжимал челюсти так, что казалось, что он сломает свои сильные белые зубы. Он возвышался за ее стулом, похожим на трон, во главе длинного стола из красного дерева, чьи ножки были в виде больших грифонов, которые беспокойно шевелились. На фоне красной обивки и бронзовых стен оливковых бархат и желтые глаза Микала не подходили эстетически, но не были неуместными. Он уже не был серым, но кипел от сдерживаемого гнева.
Клэр мог описать это только яростью. Или гневом. Но злость была бы слишком бледным словом для мрака, что вырывался дрожью из его пор.
Клэр посмотрел на крем-суп из спаржи с подозрением, попробовал и обнаружил превосходный вкус. Это не удивляло, мисс Бэннон не скупилась, а повар, как и мадам Нойон, был из Франции. Сервант был большим, но не затмевал, растения в горшках были околдованы и приятно шуршали. Ширмы были чудными, и Клэру хотелось рассмотреть их ближе. Канделябр в центре стола был тоже чудесным, при своей высоте он выглядел изящно и тонко, а не перегружено.
