должен оставаться невидимкой.
Ты должен быть глазами и ушами, винтиком истории. Факты — тяжелые, страшные, мучительные факты — необходимо рассортировать, проанализировать. И двинуться дальше, навстречу новым происшествиям. И так — пока не сломаешься.
Мышечная память сработала. Я брела сквозь траву, а Эмми тем временем распадалась на фрагменты, превращалась в набор фактов: четыре года в Корпусе мира; бегство от злобного бывшего в здешние места; ночная работа в вестибюле мотеля, временами — уборка квартир. Незамужняя женщина, пять футов пять дюймов[2], худощавая, темные ровные волосы до плеч.
Косые солнечные лучи проникали сквозь деревья, отражались от водной глади. Полицейские изучали заросли в отдалении, но рядом стоял постовой — спиной к группе свидетелей, не подпускал ближе.
Я подошла к ним. Никто не обратил внимания. Женщина рядом со мной была в банном халате и тапочках, волосы с проседью выбивались из заколки.
Я проследила за их единым напряженным взглядом. Засохшее пятно крови в траве возле постового, отмеченное оранжевым флажком. Рой мошкары в утреннем воздухе. Несколько конусов вокруг пустого участка земли.
— Что произошло? — Я удивилась тому, что мой голос дрожит.
Женщина не реагировала, так и стояла, скрестив руки и впившись ногтями в кожу.
Возьмите интервью у свидетелей трагедии, и они скажут: «Все произошло так быстро».
Скажут: «Все как в тумане».
Свидетели выдают обрывочную информацию, а мы додумываем остальное. Они забывают. Смутно помнят. Если подойти к ним сразу после происшествия, их еще будет трясти.
Люди вокруг меня выглядели именно так. Стискивали собственные плечи, прижимали руки к животу.
Однако поместите на место преступления меня, и все замедлится, начнет тихонько закипать, побулькивать. Я запомню мошкару над травой. Пятно крови. Затоптанный бурьян. Но в основном — людей.
— Бетани Джарвиц, — произнесла женщина, и тугой комок у меня в груди чуть ослаб. Не Эмми, значит. Не Эмми. — Избили и бросили здесь.
Я кивнула — будто поняла, о ком речь.
— Ее нашли дети, когда играли возле автобусной остановки. — Кивок в сторону дороги, с которой я пришла. Детей там уже не оказалось. — Если бы не они… — Собеседница поджала губы, они побелели. — Бедняжка живет одна. Кто бы заметил ее исчезновение? — Пожатие плечами. — Столько крови было…
Женщина опустила взгляд на свои тапки, я посмотрела туда же. На носках виднелись ржаво-бурые пятна, словно она по этой самой крови ходила.
