Незадачливого бедолагу пришлось везти на телеге к охфордским лекарям, где он три месяца провел без сознания, а когда очнулся, не признал своих детей.
Джинни разорвала помолвку, а Клэй всерьез подумывал согласиться на предложение Келлорека и взяться за сольную работенку. Он пришел домой за вещами, но Джинни остановила его у порога и задала вопрос, который мучил Клэя с тех самых пор, как он вернулся в Ковердейл: «Ты кто, человек или чудовище?»
И дело было не в вопросе, а в том, что таилось в глазах Джинни, зеленых, как море, пронизанное солнечными лучами. Она предлагала ему отпущение всех грехов, выбор жизненного пути, беспощадный, как удар клинка. По правде говоря, Клэй знал, что на свете должны быть такие чудовища, как он, ведь мир жесток и несправедлив. А Клэй Купер, какой уж есть, был просто-напросто необходимым злом.
А Джинни нужен был человек – тот самый человек, которого старалась вырастить его мать, а не чудовище, которым сделал Клэя ее убийца.
– Человек, – ответил он.
– Правда? – с надеждой спросила она.
– Правда. По-моему, на свете и так хватает чудовищ.
Она улыбнулась, услышав ответ, и Клэй понял, что решил верно. Но сейчас, когда на кону стояла жизнь его друзей, он ощутил, как в нем вскипает давняя злоба, будто кровь, замутившая чистый родник. В гаснущем взоре Рафа он увидел отражение чудовища.
Из леса они вышли в сумерках. Под сумрачным небом, на равнине, как груда тлеющих углей под ветром, вспыхивали бесчисленные огни величайшего города Грандуаля.
Муг победно вскинул руки:
– Наконец-то! Пятипрестолье, сердце цивилизованного мира! Давно мы здесь не были, господа, очень давно!
Гэбриель понуро уставился на огромный круг города на равнине, а Матрик, пригладив редеющую шевелюру, вздохнул:
– Сейчас бы выпить, пожрать до отвала и понежиться в горячей ванне. И чтобы постель помягче. – Он расправил плечи, поморщился от боли. – И бабу послаще… Слушайте, а если сказать, что я король, то…
Клэй, не обращая внимания на его слова, глядел на величие Пятипрестолья с тем же благоговейным трепетом, с каким взирал на звездный небосклон. Даже в ту пору, когда имя «Саги» гремело на весь Грандуаль, Клэй, приходя в Пятипрестолье, чувствовал себя крошечным, затерянным в городе с полумиллионным населением. В Ковердейле он был крупной рыбиной в мелком пруду, а здесь…
«Здесь ты тоже крупная рыбина, – внушал он себе. – Просто Пятипрестолье не пруд, а океан».
У городских ворот царила суматоха. Дорогу загораживал восьмиколесный ковчег с огромной синей надписью на боках: «Орущие орлы». Из распахнутой двери валили клубы трубочного дыма и доносился женский смех, время от времени заглушаемый громкой, неумело исполняемой музыкой. На складной лесенке, ведущей в темное нутро огромного возка, сидел тощий парень без рубахи, на бледной впалой груди красовались грубые разноцветные татуировки. Он откинул с глаз длинную прядь ярко-белых, явно крашеных волос и окликнул проходившего мимо Клэя:
