– Открыть.
В другое время Клэй пошутил бы, что сластная лавка нехило охраняется, но сейчас его больше занимал вопрос, что именно попало ему в рот, – вкусом капля напоминала медяк, выуженный из помойной ямы.
– Осторожнее, – шепнул Гэб, чуть приоткрыв дверь.
Из щели ничего не выскочило, и Гэбриель медленно переступил порог. Остальные с опаской потянулись следом.
За порогом было темно. Запах мочи сменился душком плесени, пыли и ржавчины. В темноте кто-то шнырял и хрипло сопел. Клэй едва не задел головой низкий потолок и торопливо пригнулся.
– По-моему, тортик – ложь, – пробормотал Матрик.
Во тьме болотными ду́хами витали пары каких-то огоньков, тусклых, как разбитые лампы.
– Кто там? Имя сказать! – визгливо раздалось из угла.
– Фендер… – начал Гэбриель.
– Фендер. Я Фендер.
– Да, я знаю. А я Гэб.
– Гэб? Гэб знать. Годный Гэб.
– Да, это я, Годный Гэб. Может, свет зажжешь?
Невидимый хозяин хлопнул в ладоши:
– Дитята! Свет!
Что-то зашуршало. К душку плесени и ржавчины добавилась кислая вонь серы, вспыхнули три лампы с ворванью. Приятелей окружили пятеро кобольдят в закопченных защитных очках, приглушавших ярко-желтые огоньки глаз. Два малыша сжимали ножи.
Фендер – очевидно, их папаша – сидел на корточках прямо напротив двери. Ростом он был по пояс Матрику, а внешне напоминал тощую прямоходящую крысу. На нем тоже были защитные очки и точно такие же ползунки, как у Муга, а вдобавок феска с кисточкой и шлепанцы с загнутыми носами. В руках он держал арбалет, снятый с предохранителя и заряженный тремя длинными стрелами, которые зловеще поблескивали в полумраке.
– Ох, ради милостивой Весенней девы! Фендер, убери эту штуку! – сказал Гэбриель, медленно поднимая руки.
– Красиво, правда? – Кобольд ласково хлопнул по арбалету, стрелы закачались, предохранитель дрогнул.
Клэй оцепенел, Гэб зажмурился, а Муг с Матриком попытались встать друг другу за спину и застыли в неуклюжих объятьях.
– Фендер! – укоризненно крикнул Гэб.
– Простить, простить. – Кобольд отложил арбалет, не озаботившись поставить его на предохранитель – похоже, он просто не знал, что это такое, – и сдвинул очки на лоб; желтые глаза ярко вспыхнули в темноте. – Зачем сейчас приходить. Поздно. Ночь. Фендер и дитята сон спать.
Клэй, сощурившись, оглядел сумрачное помещение. Одно слово – лачуга, но не романтическое пристанище бедного поэта или нищего летописца, заставленное книжными шкафами, свечами и старинными безделушками, и не пустынная монашеская обитель с соломенным тюфяком и рваным одеялом. Нет, жилище кобольда было настоящей помойкой.
