Погруженный в темноту поселок Благодатный мирно спал. Очевидно, люди свыклись с гулом вулкана.
На рассвете из кратера выплеснулись огненные языки и поползли вниз в тучах горячего газа. Потоки лавы застывали на склонах.
Па какое-то время, словно утомившись, Дядя затих. Дым и пепел уносило в океан, на восток.
Каштан забылся. Он проспал часа два. Разбудили его громовые раскаты. Это снова заговорил Дядя. Каштан взглянул туда. Перед ним предстало фантастическое зрелище. В кратере образовалась исполинская трещина. В эту трещину устремилась лава. Раскаленным потоком она стекала по склону, а затем обрушивалась и море. Тучи пара и дыма взметнулись над водой там, где вылилась пылающая масса, и застлали небо. Тягучая мгла накрыла и остров Аракутан. Смрадный запах серы донесся сюда, и Каштан мучительно закашлялся.
Мгла рассеялась. Вулкан затих. Студеный ветерок угонял на океанский простор остатки дыма и пепла. Часам к девяти утра небо над Благодатным очистилось.
В поселке начался трудовой день. Работали конвейеры в цехах рыбокомбината, в школе шли занятия, из детского сада слышалось хоровое пение. Из динамиков, укрепленных на столбах на территории комбината, выплеснулись веселые мелодии. Директор предприятия Белых любил по утрам попотчевать рабочих мажорной музыкой, которая, по его мнению, благотворно влияла на производительность труда.
Когда до Каштана, сидящего в своем мешке на правом берегу бухты, донеслись отраженные водой звуки «Чунга-Чанги», он даже улыбнулся. Так необычно было услышать здесь, на краю земли, эту забавную песенку:
…Чунга-Чанга — весело живем,
Чунга-Чанга — песенку поем.
Чудо-остров, чудо-остров,
Жить на нем легко и просто,
Жить на нем легко и просто,
Чунга-Чанга.
Чунга-Чанга — места лучше нет,
Чунга-Чанга — мы не знаем бед.
Чунга-Чанга — кто здесь прожил час,
Чунга-Чанга — не покинет нас…
Перед Каштаном открывалась отсюда панорама берега — полукружье бухты, здания комбината, разместившиеся у самой воды, склады, бараки, штабеля бочек и ящиков, цепочка домиков.
В глубине береговой дуги, как раз в ее середине, словно рапира, торчал пирс. К нему притулились три рыболовных судна. Сверху над пирсом тремя ярусами громоздились дома. Отсюда хорошо было видно, как причудливым серпантином вьется по склону сопки меж домами улица-дорога, как она подходит к самому верхнему зданию — Дому культуры. Слева от пирса — голый незастроенный склон сопки.
Дорога, ведущая сюда, к правому берегу, была безлюдна.
