– Всенепременно, – пробормотал Гужонкин, не отрываясь от дела.
Наконец он отодвинулся от двери, последний раз окинув ее взглядом, как художник, оценивающий свою работу. Я заметил, что он даже кончик языка от напряжения высунул
– Все, – взмахнул он кисточкой, которой очищал наслоения металлической пыли, – можете открывать. Только замочек постарайтесь не. трогать.
– Это ж придется с петель сымать, – почесал в затылке плотник.
– Сымайте, – царственно разрешил Гужонкин. Через десять минут, ободрав притолоку, мы сняли дверь и отодвинули ее в сторону. Я заглянул в комнату Ольги Троепольской. Первое, что бросилось мне в глаза, был большой фотопортрет женщины, висящий на противоположной стене. Я понял, что это и есть Ольга. Там, в морге, у нее были холодные, заостренные черты, но лицо то же, я сразу узнал его: угловатое, немного асимметричное, в узкой рамке коротких, слегка растрепанных темных волос. Но здесь было еще кое-что: взгляд чуть прищуренных, разглядывающих тебя в упор глаз с твердым выражением. Я успел отвлеченно подумать, что она, наверное, была ничего, когда за моей спиной сдавленно ахнула Лангуева.
– Да, знатно тут поработано, – протянул Северин, и я оторвался от портрета. Вся комната была перевернута вверх дном. Шкаф раскрыт, вещи из него вывалены на пол, ящики серванта выдвинуты, сиденье дивана поднято, и он смотрит на нас, удивленно открыв свой беззубый рот.
– Давайте мысли, у кого какие есть, – сказал Комаров, давя в пепельнице одну папиросу и закуривая новую.
– Добровольная выдача смягчит нашу вину, – устало заметил Северин.
Мы сидели за длинным столом в балакинском кабинете – тут по территориальному признаку будет до самого конца помещаться штаб розыска. За решетками окон сгустилась ночь, мы устали, день начался давным-давно и все никак не кончается.
– Значит, мысли, – Северин встряхнулся, как собака, и заговорил бодрым голосом. – Мы тут с товарищами посоветовались и решили: вряд ли тот человек, который приходил в квартиру, и убийца – одно лицо. Как мы рассуждали? Если бы Троепольская была убита каким-нибудь более грубым, так сказать, способом: ножом, кастетом, да хоть кирпичом, тогда – можно было бы в это поверить. Но пистолет... Пистолет, как вы понимаете, в нашем обиходе штука крайне редкая, и у таких оборванцев, каким его описала Лангуева, обычно в карманах, слава Богу, не валяется.
– К тому же, – подключился я, – имеется вопрос: зачем вообще Троепольская полезла в этот пустой дом? Судя по рассказам, девушка была отчаянная, но все-таки сомневаюсь, чтобы даже она пошла неизвестно куда за таким типом...
