– Больше ничего не припомните? Сумки у него не было? Вообще чего-нибудь в руках он не держал?
– Нет. Не помню...
– Ладно. Спасибо и на этом. Нина Ефимовна, а лицо его вы не запомнили?
– Лицо-о, – протянула растерянно Лангуева. – Что значит, “запомнила”? Узнать – узнаю, наверное.
– А какие-нибудь детали? Вот вы сказали, кажется, он был небрит?
– Да. Усы у него, вот! Как же я про усы забыла! Черные усы!
– Густые?
– Довольно-таки. Но так, не запорожские, естественно.
– Нос?
– Уж больно вы много от меня хотите! – усмехнулась она. – Я и слов-то не знаю, чтоб описывать!
– А я вам помогу, – азартно предложил Северин. – Какой нос: тонкий или мясистый? Крылья носа? Ноздри, вспомните ноздри – большие?
Лангуева устремила взгляд куда-то поверх моей головы, сосредоточенно сдвинув брови, она рассеянно сыпала пепел на халат и не замечала этого. “Клиент медитирует” – говорит про такие минуты Северин и очень их ценит. Он расспрашивал ласково, почти вкрадчиво, стараясь не сбить настроение. Я только успевал записывать.
Не успели мы закончить, как в дверь позвонили. Приехал эксперт НТО Леня Гужонкин. Он тут же сориентировался в обстановке, попросил освободить прихожую, положил на пол свой объемистый саквояжик и откинул крышку. Понятые и Лангуева с любопытством наблюдали за ним. В чемоданчике помещалась лаборатория: пузырьки, пробирки, щипчики, пилочки, пинцеты и захваты. Леня выхватил склянку, ловким движением нацепил ей на горло пульверизатор, вроде тех, которыми пользуются парикмахеры, и подошел к двери в комнату Троепольской.
– Посторонние тут не лапали? – пробурчал он больше себе под нос и нажал на грушу. Тончайшие пылинки наэлектризованного металла вылетали из наконечника черными фонтанами, разбивались о поверхность двери и образовывали большие кляксы с неясным содержанием. Но Гужонкин в этих кляксах ориентировался, как в собственной квартире.
– Пальчики, – произнес он негромко. – А вот, гляди, еще. И вот. Достань-ка мне пленку.
Я наклонился к его чемодану и достал рулон дактопленки. В сущности, это обычный скотч, но очень качественный. Леня отрезал куски один за другим. Он прижимал их к двери, и на них вдруг четко пропечатывался рисунок капиллярных узоров. Потом Гужонкин передавал их мне, и мы с Севериным наклеивали скотч на белую глянцевую бумагу. Священнодействовали мы при полном молчании окружающих, только один раз Лангуева поинтересовалась:
– Наверное, мы с мужем должны будем сдать свои отпечатки, да?
