Раньше врач не так зависел от техники. Оставалась надежда: в следующий раз он изловчится и вытянет больного. А легко ли чувствовать себя придатком к прибору? Особенно если тот не работает за неимением запчастей.
Видали ухажера? Вместо охмурения выплакивает женщине свои служебные огорчения! Лучше занялся бы диссертацией. Она так и застряла на случае с больной Вандой В., диагноз: «острый стеноз», этиология окончательно не выяснена. Но думать одновременно о тебе и о науке — на это меня не хватает! Забегался вконец. Недавно заснул в гостях у Паши. В отместку он напустил на меня Пашку-меньшего. Пока я спал, он опутал меня маминым мохером. Проснулся я Гулливер Гулливером и до сих пор еще линяю.
Целую и засыпаю снова.
С.
* * *
Леди и джентльмены, матросы и старшины!
Поздравляю вас и себя с днем рождения Ванды. В ознаменование этого выдающегося события начинаем новую серию: «Жизнь замечательной Ванды».
Мы долго раздумывали над тем, чему посвятить первую главу. Вчера ночью, когда, наконец, дали Усть-Рыбинск и ты, ничуть не изменившись в голосе (я утешал себя: это потому, что говорила с работы), сказала «алло», нам стало ясно, что эта глава должна называться так: «О том, как Ванда говорит «алло».
Науке известны семьсот способов произнесения этого слова — ты нашла еще один. Твое «алло» получается коротким, второе «л» слегка смято первым, быстрым и легким. Это не скороговорчатое «алё» деловых переговоров, не шепелявое «ао», которым полковник Котя прочищает телефонную трубку, не раскатисто-начальственное, расстилающее перед собой ковровую дорожку звуковой волны «аллоу?», не нервное «ало-ало» междугородок, а узкий летящий звучок, причудливо закрученный, как раковина каури, которую я никогда не видел, но представляю себе именно так.
Я сижу на кухне под твоим рентгеновским снимком в красивой рамке и жалею всех, кто не слышал твоего «алло».
Примите мои соболезнования, флегматичный инженер из треста «Нечерноземуголь», который был в нашем городе одновременно с тобой, но — безумец! — истратил последнюю монету не на звонок тебе, а на стакан газированной воды с лимонным — чтоб было что рассказать дома — сиропом.
Обливаюсь слезами жалости и растираюсь махровым полотенцем мудрости при одной мысли о горестной судьбе герцога Педро-Лопес-и-Гамадрилья, владельца фамильного замка в Картахене (что возле Гипускоа), вынужденного, чтобы не пойти по миру, рассчитать второго садовника при зимнем плавательном бассейне. О бонне для болонки Брунгильды я уже не говорю: эта рана для дона Педро слишком свежа. О, безутешная Брунгильда! Бедняжку бонну пришлось пристрелить: она не вынесла бы разлуки с любимой собакой! Но ведь герцог мог вступить в общество дружбы «Картахена — Усть-Рыбинск» и приехать к вам в составе делегации прогрессивных идальго. Позвонить в ресторан, заказывая ужин, ошибиться номером, случайно попасть к тебе, услышать твое «алло!» и, наконец, осознать: вся его предыдущая жизнь была одной большой испанской ошибкой!
