Пойдемте наверх. Галю нельзя оставлять одну. Терпеть все эти годы я бы не стала даже ради детей. Светлана Павловна, ваша ирония неуместна! Если у меня нет детей, это еще не значит, что… Нет-нет, я отлично вас поняла. Дрянь такая! Без году неделя в газете, а корчит из себя невесть что. Опять сердце. Ох. Ох. Все плывет. Сесть. Спокойно. А-а. Нет, ничего. Жара. Все прошло. Алена, возьми воду. Пару бутылок. И корвалол. На кладбище кому-нибудь всегда делается дурно. Особенно в такую духоту. Давит, словно обруч. Почему же он полез прямо на грузовик? «Москвичок» против «КРАЗа» — это же пылинка! Рассчитывал, что шофер тормознет? Мне показывали на схеме: если бы Сева не прикрыл собой автобус с детьми, их, конечно, помяло бы. Но водитель всегда подставляет правый бок: инстинкт самосохранения. А Сева принял удар на себя. Справа сидела эта женщина… Она-то? Жива. Таким ничего не сделается. Кто-то сообщил ей, что сегодня похороны, она удрала из больницы, чтобы явиться к трем. Пришлось перенести все на час раньше. От этих дамочек всего можно ждать. Ни стыда, ни такта. Галка, конечно, бывает резковата и прямолинейна. Но работать, вести хозяйство и возиться с детьми — тут уж не до светскости. Вот Карина и воспользовалась.
Чуть не забыла. Нужно сверить фамилии в отчете с сессии горсовета! В суматохе все могут перепутать. Монгольская декада? На всякий случай перезвонить, нет ли изменений?
Почему я не купила черное шелковое? В кои-то веки увидишь симпатичное платье, и сразу появляется десять женщин точно в таких же платьях. Надо что-то освежить. Мой костюм и впрямь как форма: и в пир, и в мир, и в добрые люди. Только брошки и меняю.
Галочка, где взять тряпку? Какая там уборка, хочу обмотать дверь. Она так хлопает, что голова раскалывается. Ты бы присела на минутку. Надо беречь силы. Еще панихида, кладбище, поминки… Хочешь, я заберу Анюту к себе? Сменит обстановку, поиграет с Сэдди. Не бойся, блох у нее нет, я купаю ее в специальном собачьем шампуне. Как знаешь. Вечная история: хочешь людям помочь, а тебе… Сколько раз давала зарок: не лезь! Она уже забыла, как Сева от нее уходил, а я его уговаривала. Что он, что она: неблагодарность и упрямство. Дудки! Больше я в чужие дела не вмешиваюсь. Мало, что ли, людей в партбюро, в месткоме? Чуть что: «Стелла Олеговна, только вы!» А сами в кусты. Хватит. Когда-то же я стихи писала. Даже Сева хвалил. Догадывался ли он, что тот сонет?.. Нет. Да и было ли что-то? Так, настроение, случай… Тогда все казалось безумно серьезным. Теперь и вспомнить-то нечего. После ночного дежурства целовались. Меня током ударило. В редакции только постелили паласы, статическое электричество. А потом… По ночам ревела, как последняя дурочка! Легко жил, легко умер. Легкий человек. Врачи говорят: совсем не мучился. Это как умереть во сне. Обо всем остальном позаботится Стелла Олеговна. Расхлебает все каши, которые заварят наши «золотые перья», красавцы наши. Им нужно, чтобы все восхищались, сочувствовали. Все уже собрались, только Севы нет. Является часа через полтора, с такими несчастными глазами, что ни у кого язык не поворачивается его отругать. Сидит ссутулившись в своем длинном коричневом шарфе толстой вязки. Кто, кстати, вязал, уж не Карина ли? Понемногу оттаивает, рассказывает о своих неприятностях. Нехотя, все время извиняясь за то, что вынужден посвящать посторонних в такие грустные подробности. Говорит, говорит, а сам ест, ест… Любил, чтобы его пожалели. Когда рядом есть кто-нибудь вроде меня, которая всегда подставит плечо. Умру, тогда поймут. Это? Брат Севы. Где-то на Севере. Серьезный. Он-то Гале поможет. Севка ничего не оставил, кроме долгов. Алена, знаешь, родители ребят из автобуса, который Сева заслонил своей машиной, решили собрать ему на памятник. Но пока что-то не спешат. Хорошо, хоть венок прислали. «Спасителю тридцати детей от благодарных родителей…» М-да.
