Мысли Адама Григорьевича прервал стук в дверь.
В операционную вошла девушка, незнакомая хирургу. Она была взволнована, белокурые волосы небрежно выбились из-под пестрой косыночки. Он бегло взглянул на посетительницу и снова нагнулся над раковиной. Адам Григорьевич сразу определил, что девушка из села и, видимо, большую часть пути бежала бегом.
— У вас заболела мама? — спросил хирург, не оборачиваясь.
— Нет… — начала было она, но Лещевский перебил:
— Тогда, может быть, бабушка?
— Понимаете…
— Так кто же тогда? Тетя?
— Нет, Адам Григорьевич, дядя, — сказала она серьезным тоном, в котором можно было уловить: «Да, я понимаю, вы можете разговаривать со мной как с маленькой, но дело слишком важное, чтобы я обращала внимание на такие пустяки, как ваш тон».
Хирург покосился на девушку. Она поспешно спрятала волосы под косынку и улыбнулась.
— Ну так что же произошло с вашим дядей? — спросил он, внимательно рассматривая свои ладони. — Вывихнул руку?
— Ногу, доктор, понимаете, ногу. — Посетительница произнесла это негромко, но твердо.
Лещевский подошел к ней, стряхивая на ходу воду с пальцев, и спросил почти грубо:
— Ну и что? Что я могу сделать?
— Ну а как же? — растерянно проговорила девушка. — Кто же другой может помочь?
Врач быстро опустил глаза и отвернулся. Он стащил с плеч халат и, повесив его на вешалку, подошел к открытому окну.
В сквере перед больницей не было ни души. Истомленные за день солнцем чахлые липы бросали на желтую, выгоревшую траву жиденькую тень. В кирпичном заборе, отгораживающем больницу от улицы, зияла дыра. Мелькали прохожие, чаще всего немецкие солдаты, обутые в пыльные сапоги.
Незнакомка подошла к хирургу.
— Доктор, у него что-то с ногой… не знаю что…
Вся ступня разбита. Вся…
Она думала, что врач обернется и станет расспрашивать, но Адам Григорьевич продолжал молча смотреть в окно. Она видела только его затылок, наверное, давно не стриженный, темные волосы густо переплелись и спускались за воротник по желобку на шее мягкой косичкой. И почудилось ей в этом затылке что-то неуловимое, детское и, пожалуй, беззащитное, как у маленького веснушчатого Витьки, двоюродного брата, приезжавшего на лето в гости из Минска. И было удивительно, что этот беззащитный затылок принадлежит такому высокому широкоплечему мужчине с огромными, тяжелыми руками.
— Как вас зовут? — спросил он, внезапно обернувшись.
— Аня.
— Так вот, Аня. Я не могу… Нет лекарств, ничего нет. Да и какой смысл? Умирают тысячи…
