Разве не исполняет она все, что ей приказывают? Она запоминает не только каждое услышанное слово, но и каждый жест и потом все добросовестно передает бабушке и духовнику. Разве проявила она когда-либо хоть единым словом свое нежелание делать это? А ведь подобная роль совсем не в ее характере, она исполняла ее буквально через силу, ей и теперь приходится еще понуждать себя, как и в первые дни, когда эта роль была ей назначена. Чего еще хотят от нее? Ведь после каждого выезда в гости, после каждой прогулки отец Иннокентий исписывал горы бумаги: она называла ему по именам всех более или менее заметных людей, которых встречала, с большой точностью сообщала, кто с кем говорил, кто кого избегал, и, действуя в соответствии с полученными ею наставлениями, не упускала ни одной, пусть даже самой незначительной мелочи. Благодаря ей отец Иннокентий часто нападал на след любопытных для него, имеющих важное значение семейных обстоятельств и взаимоотношений; бабушка просто поражалась, как это Ксавера, подобно Далиле{34}, столько выведывала от поклонников, попавших в сети ее обаяния. Упоенные игрой ее глаз, грациозностью ее движений, мелодичным звучанием ее голоса, когда она с хорошо рассчитанным кокетством говорила всякие милые пустяки, они выбалтывали ей все, что только она желала знать, и никому даже в голову не приходило, что он сказал лишнее, о чем лучше бы следовало промолчать. А в тех случаях, когда ничего не удавалось добиться шутками и невинным кокетством, она принуждала себя изображать страсть, угасавшую к безумному отчаянию того, кто мнил себя ее предметом, сразу же, как только ей удавалось выведать все, что было нужно, когда в сердце влюбленного уже не было от нее никаких тайн. Можно ли ее винить, будто она не старалась оправдать возлагаемые на нее надежды?
Пусть отец Иннокентий говорит что угодно, кто-кто, а она знает, сколько важных сведений ему сообщила, на какие следы навела, это известно ей по переменам в судьбах некоторых ее знакомых: тут увольняли со службы молодого чиновника, там переводили в другое место офицера, а третий получал наконец желанное продвижение по службе — и все это лишь благодаря ее стараниям, ибо она оказала множество услуг святому делу. И даже более того, она сообщила отцу Иннокентию столько сведений, что, по ее мнению, он мог бы и сам обнаружить все еще, к сожалению, не раскрытый тайный центр бунтарства в Праге, мог бы обнаружить, не ожидая, когда она укажет пальцем на того смельчака, который со все усиливающимся ожесточением раздувал пламя борьбы против истинных избранников божьих. Отчего ни духовник, ни бабушка все еще не дознались, чьи руки печатают прокламации, подбрасывают их людям в окна, ежедневно расклеивают на углах улиц? Почему и эту задачу они возложили на нее?
