на территории Бубенечского парка совершил вчера в честь коронации первый в истории Праги опыт воздухоплавания, когда на маленькой своей лодочке, надеясь проникнуть в еще не открытые тайны эфира, вошел в воздушную струю и поднялся так высоко, что совсем исчез из глаз? У кого из читавших о чудесах, к которым приводят в Англии опыты с паром
{31}, так же не кружится голова от счастья в виду гордых надежд на будущее? Ведь человечество, стремясь заговаривать бури, пожары, наводнения, всегда чувствовало, какая сила дремлет в нем; мы недалеки от того времени, когда достигнем всего; уже и теперь повелеваем молниями, указывая безопасный путь их губительной огненной силе. Нет, это не пустые мечты: царство разума уже началось. Освобожденный благодаря науке из тюрьмы суеверия, которую он сам для себя возвел и в которой он в печальном своем заблуждении так долго себя томил, просвещенный, он скоро поймет свою силу и подчинит вселенную. А как только догорит на небе опускающийся за горизонт огненный шар, разум займет его место на небосводе, новым светом озарит пепел отживших миров и в конце концов создаст тот желанный рай, предчувствие коего осеняло нас в годину сомнений своими ангельскими крылами и алмазные колонны коего мы шлифуем ныне каждой нашей счастливой мыслью. Дух вечен! Позор и смерть тем, кто стремится погасить, растоптать в наших душах святые искры разума, по злонамеренности, зависти и глупости добиваясь, чтобы мы навсегда остались глиняными болванами, не умеющими ничего другого, кроме как терпеть страдание, есть, пить, и которыми так удобно повелевать! Позор и смерть всем, кто навязывает нам иные истины, чем те, к познанию которых ведет нас разум, и тем более теперь, когда необходим всего-навсего один смелый героический рывок вперед, и человечество забудет навсегда глухой, кровавый мрак гнусного средневековья!
Клемент встал перед братом и устремил на него проницательный взгляд, словно хотел заглянуть ему в самую душу, расшевелить ее, чтобы она отозвалась, как он того жаждал; но этого не произошло.
— Ты все еще прячешь от меня глаза — видно, не хочешь, чтобы я достучался до твоей совести? Неужто не найти мне слов, не подобрать ключей к твоей душе? Какое мерзкое чувство эта любовь, если она лишает мужчину мужества и даже в лучшем из них искажает понятие о чести и совести! Страсть — это болезнь, она куда страшнее, чем безумие, ибо безумец еще оказывает сопротивление расслабляющим его призракам, но влюбленный любит их и лелеет, делаясь безумцем по доброй воле. Боже мой, что я могу тебе еще сказать, как убедить тебя в том, что ты жертвуешь своей прекрасной, полной надежд жизнью ради пустого видения! Если бы меня обманывали предчувствия! Нет, я остро ощущаю: девица эта лишь приманка, и, заманив тебя, враги нанесут ущерб святому делу, а ты и без того уже охладел к нему из-за нее. Неужели ты совсем не способен управлять своей волей, еще недавно такой твердой и ясной, не можешь преодолеть это чувство, избавиться от него? А может быть, ты не хочешь?
