Забыв обо всем на свете, прижимая к сердцу перчатку, юноша, верно, позволил бы и запереть себя, если бы вдруг в храм не вбежал молодой человек высокого роста, судя по платью, также из числа свеченосцев. На нем был бархатный кафтан нежно-зеленого цвета, длинный атласный камзол, расшитый по белому полю серебряными лилиями, в руке он держал треугольную шляпу, а сбоку у его бедра покачивалась богато украшенная шпага.
Он всмотрелся в темноту храма, глаза его живо и остро сверкнули; несколько быстрых шагов — и он уже был у исповедальни. Мягким, но решительным движением он взял за руку глубоко задумавшегося юношу и без дальних слов вывел его на воздух. В первый момент тот готов был возмутиться, но когда разглядел, кто с такой неумолимостью вырвал его из блаженной страны мечтаний, молча опустил голову и безропотно последовал за ним.
Молодые люди вышли на площадь. Целые тучи пыли, поднятой толпами паломников, возвращавшихся в Прагу на лошадях и пешком, сгущались между небом и землей в сверкающие клубы. Теперь было видно, что у них не только одинаковое платье, но и внешне они очень похожи друг на друга; правда, похититель, при той же, что у похищенного, стройности телосложения и деликатной правильности черт, был сильнее, выше и заметно старше, выражение его лица и жесты обнаруживали натуру куда более решительную и смелую. Едва они показались на улице, как тотчас же к ним подъехала коляска с одетым в ливрею кучером на козлах. Старший махнул рукой, отсылая его домой одного, и коротко пояснил:
— Мы с братом пойдем пешком.
Кучер, без сомнения, был их старым слугой — с такой добротой и лаской смотрел он на стройных, пригожих юношей; однако теперь на его лице показалось выражение тревоги и озабоченности.
— Если молодые господа пойдут пешком, они навряд ли вовремя поспеют к ужину и господин их отец опять будет гневаться, — возразил он.
Старший нетерпеливо тряхнул головой:
— Пускай отец говорит что угодно — ему не впервой нас отчитывать, словно непослушных детишек, за малейшее опоздание. Мы постараемся прийти вовремя! — сказал он громче. — Ну, а если все-таки не поспеем, скажи, что от духоты у меня разболелась голова и я хотел немного освежиться, воспользовавшись вечерней прохладой. Леокад, мол, удерживал меня от этого, но я стоял на своем, пока он не согласился.
— Нет, не так! — подал голос младший брат. — Скажи, это я посоветовал Клементу идти пешком, когда увидел, что он себя плохо чувствует, и пусть отец извинит нас, что мы не спросили у него разрешения, но ведь сегодня такой необыкновенный день — вся Прага, а не только мы одни, выбита из обычной колеи.
