неплохо?
Она снова почувствовала какое-то стеснение в груди, как во сне – в том сне, когда она понимала, что что-то ей принадлежит и надо это поймать, если только она хочет вернуть это себе.
– Миледи? – Отложив розу, шут коснулся ее лба тыльной стороной ладони. – Вы слышите меня? О, да у вас жар.
Мир снова завертелся вокруг нее, но теперь это было очень приятное вращение, из-за которого останавливалось время.
– Похоже, вы больны, нужно вызвать Рыбу-хирурга…
– Нет, не надо. У меня все прекрасно. – Слова получались тягучие и норовили склеиться друг с другом, а пальцы дрожали, но ей все же удалось схватить шута за руку, которую тот не успел отдернуть. Он замер в нерешительности.
– Вот только я не чувствую ног, – помолчав, призналась Кэт.
Шут скривил угол рта.
– Не все хорошо, стало быть. Только не говорите Ворону, что он оказался прав, а то эта птица до утра не успокоится.
Он посмотрел вниз.
– Я почти уверен, что ноги все еще при вас, хоть они и скрыты под ужасающим количеством ткани. Если хотите, я пощупаю, там ли они.
Он говорил совершенно серьезно и искренне, с невинным выражением лица.
Кэтрин рассмеялась.
– Очень великодушное предложение, но я сейчас исследую этот вопрос сама, благодарю вас. Не поможете ли мне сесть?
Она продолжала сжимать его пальцы, и шут другой рукой помог ей сесть, придерживая за плечи. Кэт заметила колпак, лежащий рядом на траве, и еще кучу какого-то хлама, валяющегося вокруг. Стеклянные шарики, заводная обезьянка, носовые платки, пустая чернильница, пуговицы разного цвета и размера, двухколесный велосипед, серебряная флейта…
Топнув разок-другой, Кэт убедилась, что ноги и в самом деле при ней. Пальцы начало покалывать.
– У вас ледяные руки. – Шут взял ее руки в свои и стал растирать ей пальцы, двигаясь от костяшек к основанию большого пальца и к запястью. – Надо восстановить ток крови, и вам сразу станет лучше.
Кэт рассматривала шута, его спутанные волнистые волосы, нос. Он сидел на траве, скрестив ноги и склонившись над ее рукой. Его прикосновения были какими-то невероятно близкими, даже тесными по сравнению с привычными ей мимолетными и благопристойными касаниями рук во время вальса или кадрили.
– Вы доктор? – спросила она.
Подняв голову, он снова улыбнулся обезоруживающей улыбкой.
– Я шут, миледи, а это даже лучше.
– Почему же шут лучше доктора?
– Разве вы не слышали, что смех – лучшее лекарство?
Она помотала головой.
– Если так, почему бы вам не повеселить меня какой-нибудь шуткой?
