Однажды ночью зацарапал в замке ключ... Журба проснулся раньше, чем в камеру вошел офицер. Приказали собраться. Он шел по коридору, нетвердо ставя ноги и испытывая головокружение, от которого казалось, что пол уплывал куда-то в сторону. В дверях волчки, за ними — обманчивая тишина. «Прощайте, товарищи!» — мысленно говорил Николай, задерживая взгляд на каждой камере. Во дворе, за высокой стеной, тьма давила крестообразное здание тюрьмы. У конца его светились огоньки: конвой прокуривал скуку ночного наряда.
Журбу ввели в отделение «ворона», закрыли на засов. Потом ввели еще одного заключенного — в другое отделение, глухо изолированное. Было слышно, как привели третьего. Шофер дал газ. В потолке «ворона» находилось крохотное отверстие для воздуха, и в это отверстие виднелся кусочек звездного неба. На крутых ребрах мостовой машину встряхивало; изредка над головой проносился луч света, и снова машина неслась по накатанной дороге.
Потом остановились. Николай вышел последним и увидел запорошенную снегом землю, увидал по-новому, словно впервые в жизни. Это ощущение длилось несколько секунд, пока он не узнал своих спутников.
В двух шагах, среди конвоиров, стояли Гребенников и Лазарь...
Первая мысль — броситься навстречу, но по условиям конспирации он не должен был обнаруживать своего знакомства с ними даже перед смертью. Они смотрели друг на друга и испытывали одно и то же; для каждого эта встреча была неожиданной, потому что задержаны они были врозь и на допросе их не сводили.
Тонкий, среднего роста, офицер, хромая на левую ногу, приблизился к смертникам. У офицера был поднят воротник измятой солдатской шинели, а глаза и часть щеки перевязаны черной повязкой. Лицо худое, нос с небольшой горбинкой, папаха надвинута на лоб.
— Так вот каков наш палач! — вырвалось у Гребенникова.
Офицер вздрогнул.
— Что же ты медлишь? — наступал Гребенников. — Чего ждешь?
Офицер отделил Лазаря и повел его в овраг.
Два шага в сторону от дороги, и люди затерялись в темноте. За жизнью одного из них закрылась дверь.
«Но почему он один ведет на расстрел? — подумал Николай, — Неужели они так уверены, что со связанными руками мы не сможем сопротивляться?»
— Позвольте проститься с неизвестным товарищем! — сказал тюремщикам Гребенников.
Они стоят вместе, в кольце охраны. Руки у обоих в наручниках, за спиной. Николай становится поближе к Гребенникову. Их пальцы встречаются. Ощупывают браслеты, цепочку кандалов. Снять? Невозможно. Они снова встречаются пальцами, и ощущение того, что рука друга тепла и может в пожатии передать все, чего не выразить словами, было самым радостным в этот миг, предшествующий смерти.
