— Интересная метафора. Я, пожалуй, использую ее в телевизионной программе.
Хомяков продолжает суетиться:
— Что бы ему дать понюхать, чтобы в себя пришел?
— Свои носки, — заявляет Нонна.
— Все! Уволена! — кричит владелец журнала.
Дроздов поспешно слезает со стола.
— Да ладно тебе. Она пошутила.
— Ага… Я тоже.
— Пошутили? Жалко. А то я думаю, что бы такого сделать, чтобы вы меня уволили?
— Не делайте вид, что вам все равно и вы сами этого хотели. Это я вас уволил! Я! Без выходного пособия! Без права восстановления! Без сожаления и без печали!
— Да и слава богу! Сами и пишите про то, как «он прижал меня к дереву и медленно стал расстегивать все триста сорок восемь пуговиц на моей груди…» Сами пишите белиберду про то, как «его плоть восстала как каменная»! Хомяков, запомните: камень не восстает. А киска — это кошка, а не женский половой орган!
Хомяков трясет Дроздова:
— Вот видишь, по обоюдному желанию коллектива! Я вообще подумал, а нужен ли нам главный редактор.
Робкий стук в дверь прерывает спор. В проеме возникает вихрастая голова начинающего журналиста Моисеева.
— Дверь закрой! — кричит Хомяков.
— Простите, — мямлит Моисеев, — но я уже в девятый раз прихожу. Вы должны мне деньги за заметку.
Хомяков надвигается на дверь, по пути наливаясь кровью, но Дроздов предотвращает смертоубийство, заслонив юного журналиста собой. А Нонна все куражится:
— Вот-вот, у вас вообще скоро никто работать не станет. Вы же не платите ничего. Ни черта не платите!
— Пошла вон! — орет Хомяков.
Дроздову приходится теперь заслонять бывшего уже главного редактора:
— Да сдержитесь вы хоть раз!
— Не могу молчать, как Лев Толстой!
— Про что была ваша статья? — перекрикивая проклятия и грязные ругательства компаньона, спрашивает Дроздов у журналиста.
— Про любовь втроем…
Дроздов заинтересован:
— Ну и как тебе?
Моисеев густо покраснел:
— Не пробовал.
— А пишешь, — искренне сожалеет сексолог.
Хомяков срывает с ноги все еще лежащего без сознания фотографа ботинок и швыряет в дверь. Моисеев позорно убегает.
— Ладно, господа. Пора кончать эту комедию абсурда. До свидания.
Нонна берет сумку и выходит. Ей вслед летит второй ботинок фотографа.
Она размашисто идет по коридору издательского дома. Прочь, прочь из этого гнезда разврата. И как только она смогла проработать и здесь столько времени? Теперь она с гордостью может смотреть в лица знаменитых литераторов с портретов: она отстояла честь русской словесности в неравной борьбе с рыночной экономикой.
