— Господи боже мой! — сдавленно закричала Нонна.
Парень открыл глаза с болезненными желтыми белками:
— Нормально…
Нонна подходит к двери своей квартиры и теребит в руках ключ, не решаясь войти. За этой дверью она знает каждый предмет, каждую мелочь, книгу, пластинку, плакат. Она, можно сказать, видит сквозь дверь. Видит твердый профиль матери с голубоватым бликом от телеэкрана — она любит смотреть телевизор в темноте. Она видит Мишку, читающего «Трех мушкетеров» с фонарем под одеялом. Она видит карту звездного неба на стене на кухне — под ней она прячет фотографию Феди и по ночам, приколов к россыпи созвездий, гадает, когда же он вернется… «Тридцать четыре, — подумала Нонна. — Что я могу дать им — матери и Мишке? Какой вообще от меня прок? С матерью слишком строга, с сыном чрезмерно ласкова. Денег заработать толком не могу. И смириться с этим не могу. Не могу, не могу, не могу… Как многого я не умею и уже не сумею. Не выучу латынь, не буду звездой российской театральной режиссуры и больше никогда не займусь любовью с Федором, если вообще когда-либо еще займусь любовью». И Нонна входит домой.
Она глядит на спящего Мишку. Тот бормочет что-то, машет рукой, отгоняя от себя неприятное ночное виденье, потом довольно внятно и громко произносит:
— Убью математичку.
— Конечно, убьешь. Доведешь, сама умрет, — шепчет она, поправляя одеяло.
Если Жорик и был способен минут на пять сконцентрироваться на какой-либо телевизионной передаче, то это непременно было нечто кровавое с расчлененкой и подробным изложением количества колотых и режущих ран, нанесенных маньяком своей жертве. И что самое удивительное, взгляд Жорика при этом становился осмысленным и прозрачным, как у биолога, рассматривающего в микроскоп беспокойную жизнь микроорганизмов. Вот и сейчас он был нейтрализован одной из таких программ, повествующей о насильнике-самурае, наносившем удар мечом и лишь затем пользовавшем женщин преклонного возраста.
— Месима! Чистый Месима! — восклицает околдованный кровавой историей Жора.
Пользуясь тем, что беспокойный и творчески изголодавшийся муж увлечен передачей, Соня улизнула на кухню позвонить дочери.
— Лерочка, ты уже ложишься?
— Да, мам. Ты придешь завтра?
Соня, оглядываясь на дверь, прислушивается. Пока все тихо.
— Постараюсь. Как в школе?
— Нормально.
— Ну как нормально?
— Просто нормально.
Каждый раз, когда Соня спрашивает Леру как дела в школе, та отвечает — нормально. А как это — нормально? Ноников психоаналитик объяснил, что понятия нормы не существует, у каждого она своя. Соня, конечно, не слишком сильна в психологии, но интуитивно чувствует, что Леркино «нормально» может обернуться переэкзаменовкой.
